Владимир Малюгин - Жизнь такая, как надо - Повесть об Аркадии Гайдаре

Все же это была пусть холодная и голодная, но неунывающая Москва уходящего в историю 1918 года.

Ефимов поселился на Краснопрудной улице вместе с комиссаром Казанской железной дороги Иваном Кратом. Оба жили в одной небольшой комнате.

Аркадий удивлялся: оба они — и Ефимов и Крат — большие начальники, но комната, в которой они жили, была хо лодной, и согревались они изрядно поношенными шинелями. Почти через день Ефимов и Крат отправлялись на Сухаревку, чтобы купить из-под полы кусочек черствого хлеба и вязанку дров. Купленные дрова приходилось таскать Ефимову или Аркадию, потому что у Крата не было одной руки.

«А ведь в их распоряжении, — думал Аркадий, — сотни вагонов и складов с продовольствием и топливом! Вот это настоящие люди. Коммунисты!»

Как-то Ефимов долго засиделся в штабе обороны. В коридоре у телефона дежурил Аркадий. Было около полуночи, и Аркадий, уставший за день, задремал с книжкой в руках. Разбудил его резкий продолжительный звонок. Затем второй, третий.

Аркадий схватил трубку и как положено доложил:

— У аппарата адъютант командующего обороны Голиков!

Женский голос предупредил: «Сейчас с товарищем Ефимовым будет говорить товарищ Ленин».

— Товарищ командующий, — почти закричал Аркадий, — вас вызывает…

Но Ефимов уже был рядом.

В трубке послышался картавый голос:

— Товарищ Ефимов, здравствуйте, говорит Ленин.

От волнения Ефимов растерялся, даже не успел ответить на приветствие: ведь говорил сам Ленин!

Аркадий умоляюще взглянул на Ефимова, тот жестом разрешил. Аркадий прижался щекой к трубке. Ильич говорил громко, и было хорошо слышно, как он отчитывал начальника обороны.

А случилось вот что.

Ленину доложили, что на станции Лукояново происходят безобразия. Самозваный заградительный отряд отбирает хлеб у рабочих. У местной учительницы забрали последние три килограмма муки.

— Что же ваша охрана делает? — слышалось из трубки. — Немедленно примите меры к ликвидации этих безобразий и к утру доложите товарищу Склянскому об исполнении.

После небольшой паузы Ленин добавил: «А муку верните учительнице. Непременно верните!»

— Слушаю, Владимир Ильич, будет исполнено, — ответил Ефимов.

— …Виновных наказать, — продолжал Владимир Ильич, — надо навести такой порядок, чтобы впредь не было произвола, а то и вам попадет… Не пожалеем, товарищ Ефимов! — И вдруг, изменив тон: — Вы что же так поздно сидите? Ответственных дежурных надо иметь! А кипяченая вода у вас есть?

Ефимов вопросительно посмотрел на Аркадия, тот мотнул головой и показал рукой на стоящий в углу жестяной бачок.

— Есть, Владимир Ильич… Все будет исполнено, — по-прежнему волнуясь, ответил Ефимов.

Голос в трубке умолк. Ефимов и Аркадий несколько минут неподвижно стояли, не отрывая глаз от телефонного аппарата, который только что доставил им незабываемые минуты счастья — говорить с самым великим в мире человеком, слушать его голос.

Наконец Ефимов повесил трубку на рычаг, глубоко вздохнул.

— Вон оно еще, товарищ ординарец, как бывает… А теперь за работу! Соедини-ка меня с Лукояновом! Что они там творят, идиоты, и куда смотрят?

В эту ночь Ефимов и Аркадий не сомкнули глаз. Утром Ефимов доложил товарищу Склянскому, что приказание Владимира Ильича выполнено, на станции Лукояново наведен порядок.

На другой день, хорошенько отоспавшись, Ефимов подробно рассказывал Ивану Крату о своем ночном разговоре с Ильичем. Эта ночь для него была настоящим праздником, и по сему торжественному случаю он устроил пир горой.

На столе фыркал чайник с настоящей заваркой, тут же лежало полбуханки хлеба, сахарин и две селедки.

Аркадий, обжигаясь кипятком, прихлебывал из эмалированной кружки, а Ефимов, нарезая хлеб крупными ломтями, продолжал философствовать.

— А мне, Иван, кажется, что всякая любовь корыстна. Ну, вот взять моего адъютанта. Скажи, кого ты любишь? Только не красней, герой!

— Ну, маму очень люблю, ну, папу, сестер…

— И правильно, что любишь. Правильно! Надо любить родителей. А вот я совсем не знал родителей, — Ефимов вздохнул и продолжал, обращаясь к Крату: — Честно тебе скажу, врать не стану, я женщину одну люблю. Очень люблю.

— Ну и что из того, что любишь? Дело это твое, Ефим, — не понял Крат, к чему клонит его друг. — Любить — дело личное.

— Э, нет, дорогой Иван. Мне кажется, что все же такая любовь корыстна. Да, да! По тем или другим причинам, но в какой-то степени корыстна!