А Николай Николаевич только прищурил глаз:
— Керенский? Не знаю‑с, Аркадий. Не видел, а потому ничего сказать не могу.
— А кто тогда, по-вашему, лучше — Керенский или Николай Второй?
— Не видел я, Аркадий, Керенского и Николая не видел, и кто из них лучше — не знаю!
Вот те и на! А кто же тогда знает?
Николай Николаевич, заметив его недоумение и растерянность, хитро подмигнул:
— А ты вот сходи деповских рабочих послушай. Они так говорят о Керенском и Николае: «Хрен редьки не слаще». И тянутся к большевикам.
Вот и опять это непонятное таинственное слово «большевик».
— А что это за люди такие — большевики? И как бы их увидеть. Ну хоть одним глазом.
Николай Николаевич улыбнулся:
— Почему же только одним? Приходи посмотри. Дом Волкова знаешь?
— На Сальниковой? Рядом с Духовным?
— Он самый. Там у большевиков клуб. Приходи!
— А с Митькой можно?
— Можно и с Митькой.
Про своего приятеля Аркадий спросил не случайно. Дело в том, что Митька окончательно разуверился в революции. Какая это, говорит, революция, если все по-старому. Только и радости, что закон божий отменили, да и то не совсем: кто хочет — ходи, а кто не хочет — бумагу неси от родителей, что они не возражают. А у Митьки очень даже возражают. Какой же прок Митьке от этой революции: ботинок новых никто не дал, а батька, как напьется, по-прежнему лупит его почем зря. Как и до революции.
Да, откровенно говоря, и ему, Аркадию, тоже не очень революция нравилась. Правда, закон божий можно не учить. Да красный бант на груди появился. А так все как было. Правильно Митька сказал.
Но весть о том, что живут в городе настоящие революционе ры-большевики обрадовала Аркадия. И с тех пор он стал дни и ночи пропадать в небольшом темно-красном домике с балконом на Сальниковой улице.
Здесь верховодили ссыльные большевички Мария Валерьяновна Гоппиус и Софья Федоровна Шер.
«Так вот они, революционеры, какие бывают! — думал Аркадий. — Ничего-то, кажется, особенного в них нет, просто хорошие и смелые люди. И как я сразу не догадался? Ну и чудеса!»
На Сальниковую улицу в маленький деревянный дом Волкова, что совсем рядом с большим каменным зданием духовного училища, приходили рабочие с кожевенной и кошмовальной фабрик, солдаты из госпиталя, пленные австрийцы, выездновские крестьяне.
Мария Валерьяновна устраивала в клубе диспуты, вела агитацию среди солдат и рабочих, группировала вокруг себя кружок интеллигенции. С ними была и мать Аркадия, она тогда готовилась вступить в партию большевиков.
Наталья Аркадьевна многое передумала в эти дни, она ясно осознала, какая большая ответственность ложилась на нее и всех ее друзей. То новое, что принесла с собой революция, не могло не волновать и Соколова: он понимал, что теперь уже можно открыто воспитывать детей честными, смелыми, мужественными. В мае 1917 года Николай Николаевич вступает в большевистскую партию.
Очень обрадовало Аркадия письмо от отца: на войне солдаты выбрали Петра Исидоровича председателем полкового комитета. Теперь Голиковы оба стали председателями: отец — на фронте, Аркадий — в училище. Аркадий очень скучал по отцу. В своих письмах он писал Петру Исидоровичу обо всем, что его волновало. А в одном написал даже стихами: «…но миг настанет лучезарный — мы будем вместе навсегда».
Большевики стали давать Аркадию разные мелкие поручения: сбегать туда-то, отнести то-то, вызвать того-то. Так Аркадий оказался не то адъютантом, не то рассыльным у арзамасских большевиков.
Он охотно бегал, относил, вызывал, а сам все слушал и слушал, о чем говорят эти всегда озабоченные, интересные люди.
С каждым днем Аркадию становилось все понятнее, кто такие большевики. Он побывал вместе с ними на митингах и в бараках беженцев, в деревнях и у рабочих депо, в Усть-Двинском лазарете, где лежали больные и раненые фронтовики.
Ходили в этот лазарет большевики ежедневно. Администра ция старалась не допускать их к выздоравливающим. Тогда они проникали в лазарет через окна. Беседы здесь с солдатами затягивались надолго. Говорили о мире, войне, выносили резолюции (это трудное слово Аркадий уже знал) поддерживать только рабоче-крестьянскую власть, часто повторяли уже не раз слышанную Аркадием фамилию — Ленин.

«Ленин! Наверно, это самый главный большевик, — думал Аркадий. — Не зря же о нем так часто говорят…»
Читать дальше