Наталья Старосельская - Кирилл Лавров

Что ж, можно назвать Кирилла Лаврова счастливчиком — ведь первая его мечта, детская и юношеская, осуществилась или почти осуществилась. По крайней мере, он познал, может быть, не столько романтику профессии, сколько ее тяготы на пути к воспарению в высоту. Это, как правило, оказывается полезным: откладывается в «копилку» необходимый опыт, так или иначе помогающий формированию личности. В данном случае — настоящего мужчины, умеющего нести ответственность за свое дело.

«Я отвечаю за все» — название романа Юрия Германа, во многом знакового для нескольких поколений в нашей некогда самой читающей стране в мире, становилось сутью и смыслом существования там, на острове Итуруп, в землянке, занесенной снегом…

И там же родилась следующая мечта, которой суждено было стать пожизненной, воплощенной и поистине судьбоносной. Вот об этой судьбе и попытаюсь я рассказать на страницах книги, посвященной Кириллу Юрьевичу Лаврову. Судьбе, у которой, словно у медали, было две стороны. Одна — сверкающая, воспринимаемая многими как исключительно почести, слава, востребованность, любовь властей предержащих и любовь просто зрителей, что совсем не так часто совпадает, сплошное сияние значков лауреата, депутата, вполне удавшаяся карьера.

Но была и другая сторона у этой медали: ощущение одиночества в своей актерской среде, чувство, что проходят мимо интереснейшие роли, потому что негоже Кириллу Лаврову играть людей смутной биографии и судьбы, муки от невозможности помочь чем-то конкретным, когда к тебе, депутату, обращаются чуть ли не по триста человек на дню, и главное — творческие муки большого артиста, чувствующего, что многие его роли мельче его собственной личности. Да, они могли быть остро современны, отвечать гражданским убеждениям и устремлениям Лаврова, но… творчески, актерски он жаждал иного уровня, иной глубины. Такие роли пришли к нему только в последние два десятилетия, после значительного перерыва, если измерять судьбу теми немыслимыми высотами, что были взяты Кириллом Лавровым в творческом союзе с Георгием Александровичем Товстоноговым.

В одном из некрологов, появившихся сразу же после ухода Кирилла Юрьевича Лаврова, было написано: «Фраза „умер Кирилл Лавров“ звучит странно и воспринимается как некая нелепость или дурная шутка… Когда умирают такие люди, невозможно избавиться от ощущения, что место, которое они занимали в истории и жизни нашей страны, так и останется навсегда пустым. Потому что их просто некем заменить».

Да, это было ощущение на редкость единое и очень горькое. Истинное.

…В октябре 2009 года мы с моей питерской подругой каким-то образом забрели в ту часть Петроградской стороны, которую я знаю плохо. Пообедав в кафе, должны были расстаться до вечера — у нее были дела, а я могла позволить себе праздно побродить по моему любимому городу. Выйдя из кафе, увидела поблизости храм. Прочитала название — «Князь-Владимирский». Я редко захожу в незнакомые храмы, у меня в Питере есть свои, где я ощущаю все то, что и положено чувствовать человеку в храме. Но тут почему-то решила зайти. Поставила свечки, заказала панихиду и остановилась в углу, не в силах сразу уйти. Что-то снисходило в душу, что-то происходило во мне… А что — понять так и не смогла. До тех пор, пока не прочитала интервью Марии Лавровой: «Крестилась я уже в 16 лет. Еще советская власть была в полной силе… В Князь-Владимире меня крестили, и крестная у меня была замечательная: она помогала мне по-настоящему к вере приходить… Она же и родителей моих к церкви приучала: водила их как-то на Пасхальную службу в Князь-Владимир… А с той службы папа с мамой вернулись такие светлые, приподнятые…»

Эта книга была уже задумана, но начать ее я никак не могла, а вернувшись в Москву, поняла, что я получила благословение. Там, в Князь-Владимире, откуда Кирилл Юрьевич Лавров вернулся как-то с Пасхальной службы с Валентиной Александровной, и они ощутили себя просветленными и приподнятыми. Видно, сам Господь Бог привел меня в тот день в незнакомый храм…

И еще одно необходимое дополнение. Когда пишешь книгу о хорошо известном и всеми любимом артисте, неизбежно обращаешься к большому количеству статей о нем, к его собственным воспоминаниям и интервью, стараешься поговорить с близкими ему людьми — конечно, отрадно ощущать себя первой и единственной в каждой своей мысли и в каждом своем слове, но на то он и любимый и известный артист, чтобы написанного о нем скопилось за долгую жизнь много. И, отмечая какие-то очень важные вещи, ссылаешься на то и на тех, кто были до тебя, с благодарностью, а иногда и в полемическом задоре. Это естественно, и только откровенный недоброжелатель может назвать твой труд компиляцией. Но есть целый ряд поклонников, считающих, что они и только они имеют право говорить и писать об этом артисте — у них, как правило, любая чужая мысль вызывает раздражение, несогласие, желание трактовать ту или иную роль, тот или иной жизненный эпизод по-своему. Спорить с ними — бессмысленно, оглядываться на них — глупо, думать о том, что они скажут по поводу твоей работы, — пошло. Поэтому просто надо писать, писать с ощущением, что ты отдаешь долг — долг памяти, благодарности, любви. Каждый отдает его, как умеет…