Сергей Бирюзов: Когда гремели пушки

Об этом я донес в штаб округа, и вскоре оттуда последовал вызов к телефону. Со мной разговаривал заместитель командующего войсками. Он, не стесняясь в выражениях, отругал меня за самоуправство и потребовал вернуть части дивизии в лагерь. Сдерживая себя, я доложил, что сделано это на основании мобплана, согласно которому дивизия должна всю мобилизационную работу проводить на зимних квартирах. Одновременно сообщил, что стрелковые полки уже подходят к Полтаве, а артиллеристы - к Миргороду, и попросил, чтобы командующий войсками округа санкционировал мое почти уже осуществленное решение. На этом наш разговор и закончился.

По прибытии в Полтаву мы немедленно приступили к доукомплектованию частей дивизии до штата военного времени. Срок на это давался довольно жесткий - три дня.

Жители Полтавы хорошо знали Красные казармы, в которых размещалась наша дивизия. Сюда и потянулись мобилизованные рабочие, колхозники. А отсюда выходили уже вновь сформированные роты, батальоны и направлялись во временные лагеря, где с ними проводились тактические занятия и боевые стрельбы.

События на фронте подстегивали нас. Каждый день мы с тревогой слушали сообщения о все новых и новых городах, оставленных советскими войсками. В Полтаву стали прибывать первые поезда с женщинами, детьми и стариками, эвакуированными из западных областей.

Я до сих пор помню тот день, когда мне сообщили о прибытии одного такого эшелона откуда-то из-подо Львова. В нем находились семьи командиров стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор Г. И. Шерстюк. Эта дивизия с первых часов войны вела тяжелые оборонительные бои с превосходящими силами противника.

Вместе с Павлом Ивановичем Луковкиным мы тотчас же поехали на станцию, хотя у каждого из нас было в то время много самых неотложных дел. Нашим глазам предстала печальная картина. Из вагонов выглядывали бледные, заплаканные лица. Многие из прибывших были в изодранной одежде. Некоторые еще не оправились от травм и контузий, полученных 22 июня, когда на рассвете на дома, где они жили, посыпались фашистские бомбы.

Хотелось как-то обласкать и получше устроить семьи наших боевых товарищей. Посоветовавшись, мы предложили каждому офицеру взять себе в дом одну эвакуированную семью. Никому не потребовалось разъяснять необходимость такого шага. Наши женщины охотно взяли на себя все заботы о прибывших.

В моей квартире поселилась семья генерала Шерстюка. Павел Иванович Луковкин привез к себе семью заместителя командира дивизии по политический части. И так спустя какой-нибудь час все люди были обеспечены жильем, питанием, минимальным уютом.

Никто тогда не думал, что пройдет месяц-другой - и нашим семьям тоже придется так же вот, под обстрелом и бомбежками врага, эвакуироваться из Полтавы на восток.

2

По городу распространялись слухи о предательстве, о шпионах и диверсантах, забрасываемых немцами к нам в тыл на парашютах. Некоторая часть населения была охвачена паникой. Панические настроения передались даже отдельным работникам милиции и руководителям городских учреждений. Всюду им мерещились переодетые гитлеровские шпионы и фашистские десанты.

Почти каждую ночь в штаб дивизии кто-нибудь звонил по телефону или приезжал с настойчивой просьбой принять срочные меры по уничтожению кем-то где-то обнаруженных немецких парашютистов. Выделяемые штабом дивизии истребительные группы (преимущественно из состава отдельного разведывательного батальона) мчались на машинах в указанный район и каждый раз возвращались ни с чем.

Не обходилось и без курьезов. Однажды мне позвонил начальник областного управления НКВД и сообщил, что его работники захватили трех подозрительных лиц ("по всей видимости, диверсантов"), которые пытаются выдать себя за командиров запаса, направляющихся по мобилизации на сборный пункт в Полтаву. Стали разбираться, и выяснилось, что это действительно были... командиры запаса, приписанные к нашей дивизии и прибывшие откуда-то из Средней Азии. Задержали их только потому, что они недостаточно чисто говорили по-русски.

Вскоре пришел приказ о включении 132-й стрелковой дивизии в состав действующей армии и об отправке ее на фронт. Началась погрузка в эшелоны, хотя никто (в том числе и я) не знал, куда и в чье распоряжение мы должны следовать. Командование округа тоже, по-видимому, не имело ясного представления об этом, но, выполняя директиву Ставки, оно стремилось поскорее отправить хотя бы первые из тридцати пяти наших эшелонов.