Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева - биографическая повесть в двенадцати частях

Очарованность Врубелем, конечно, связана с любовью к Лермонтову, великому поэту — мистику, причисленному Андреевым к тем, чье "творчество отмечено смутным воспоминанием богоборческого подвига, как бы опалено древним огнём". Поэтому лермонтовский Демон для него не литературный образ, а выражение подлинного мистического опыта души от встреч с иерархиями зла.

В "Розе Мира" говорится о духовном разладе, начавшемся в России еще в XVII веке, о том, что творчество и Лермонтова, и Достоевского, и Врубеля, и Блока лишь разные его исторические этапы. Разлад Даниил Андреев находит у многих творцов — вестников. Говоря о нем, он обращается, прежде всего, к собственным переживаниям:

"Есть гении, свой человеческий образ творящие, и есть гении, свой человеческий образ разрушающие. Первые из них, пройдя в молодые годы через всякого рода спуски и срывы, этим обогащают опыт своей души и в пору зрелости постепенно освобождаются от тяготения вниз и вспять, изживают тенденцию саморазрушения, чтоб в старости явить собою образец личности, всё более и более гармонизирующейся, претворившей память о своих падениях в мудрость познания добра и зла".

Кроме Блока и Врубеля, в темных странствиях Даниила Андреева сопровождал Достоевский. Его он считал первым из величайших русских художественных гениев. Поступая в институт, на вопрос, в какое время года шел убивать старуху Раскольников, он ответил так, что экзаменовать его больше не стали. Достоевского он перечитывал постоянно, книги о нем читал все, что попадались — от Гроссмана до Ермилова.

Достоевский в "Розе Мира" назван среди тех, кто претворил память о своих падениях в мудрость познания добра и зла, а также среди великих созерцателей "обеих бездн". Взвинченная атмосфера многоголосых романов Достоевского будоражила, их взыскующие последней истины герои и отчаянные "кощунники" присутствовали рядом, переживались как живые судьбы, полные мистических откровений. Так он воспринимал не только Достоевского, в любом близком ему произведении искусства он отыскивал отражения иных миров. В душах Ставрогина и Свидригайлова Андрееву виделись сумрачные отсветы Дуггура. Достоевский "проводит нас, — писал он, — как Вергилий проводил Данта, по самым тёмным, сокровенно греховным, самым неозарённым кручам, не оставляя ни одного уголка — неосвещённым, ни одного беса — притаившимся и спрятавшимся".

Среди великих созерцателей "обеих бездн", горней и демонической, кроме Иоанна Грозного и Достоевского, в "Розе Мира" назван Лермонтов. "Четвёртым, — говорит Андреев, — следовало бы назвать Александра Блока, если бы не меньший, сравнительно с этими, тремя масштаб его личности". Но именно Блок оказывается ему самым близким спутником в "темные годы".

Даниил Андреев вырастал с поэзией Блока, в доме Добровых она была на слуху. Блока, чувствуя с ним внутреннее родство, почитал не только его отец, он стал главным поэтом для поколения его сестры. Александра Филипповна и через годы рассказывала потьминским солагерницам о Блоке — "не только о творчестве, но и отдельные эпизоды из жизни поэта" [68] См. Носова О. П. В объятиях удава: Воспоминания узницы ГУЛАГа. СПб.: Изд — во СПбГТУ, 2001. С. 129. , с актерским воодушевлением читала стихи. Ее муж, троюродный брат Блока, воспитывался в ближайшем символистском окружении поэта.

Когда-то Блок написал о себе: ""Мистицизм "дал мне всю силу к жизни, какая есть<���…>она проявилась хотя бы в тех же стихах…" [69] Блок А. А. Письма к жене. Литературное наследство. Т. 89. М.: Наука, 1978. С. 107. . Для Даниила Андреева мистичен сам воздух блоковской поэзии, он переживал ее не как "литературу", а как свое сокровенное, становящееся частью собственной жизни. Слова любимого поэта о том, что "революция совершалась не только в этом, но и в иных мирах", что она проявление "помрачения золота и торжества лилового сумрака" [70] Блок А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 5. С. 431. для него не метафоры, а точное описание событий. Глава, посвященная Блоку в "Розе Мира", названа "Падение вестника". В ней судьбу Блока он представляет как сложную трагедию духовного спуска по лестнице мистических подмен. В его стихах он узнает урбанистические пейзажи Дуггура, слышит призывы лунных демониц:

Для него очевидно, что Блок не только побывал в Дуггуре, но и воспел его. Ведь "каждая душа человеческая, побывавшая в этом тёмнолунном городе, не может не помнить этого, хотя бы и совсем смутно". А в стихах Блока ему явно видятся ожившие призраки Дуггура, и среди них демоница Воглеа, исподволь подменившая образ поруганной Прекрасной Дамы. Стихи самые убедительные свидетельства пребываний в Дуггуре, и, описывая демонический мир, над которым высится статуя Всадника с дымящимся факелом на исполинском змее, а не на вздыбленном коне, он цитирует строфы блоковского "Петра".