Георгий Чулков - Жизнь Пушкина

То, что чета Нессельроде имела прямое отношение к заговору, составленному против Пушкина, нашло себе подтверждение в записках князя А. М. Голицына [1225] Голицын Александр Михайлович (1838–1919) — церемониймейстер, Звенигородский уездный предводитель дворянства. , который со слов, вероятно, графа А. В. Адлерберга [1226] Адлерберг Александр Владимирович (1818–1888) — воспитанник Пажеского корпуса, с 1836 г. — прапорщик лейб-гвардии Преображенского полка, впоследствии генерал-адъютант, министр двора. или графа Э. Т Баранова [1227] Баранов Эдуард Трофимович (1811–1884) — генерал-адъютант, был виленским, ровенским, гродненским, минским генерал-губернатором. сообщает, как сын Николая Павловича, Александр, будучи уже императором, сказал однажды в интимном кругу, что, по имеющимся у него данным, пасквиль вызвавший дуэль и смерть Пушкина, внушен был Несссльроде, то есть графинею Марьей Дмитриевной.

Итак, смерть Пушкина разделила все петербургское общество на два лагеря. Одни спешили выразить свое сочувствие благородному барону Дантесу-Геккерену и его не менее благородному отцу, другие толпились около тела убитого поэта. В письме к нидерландскому министру Геккерен, рассказывая о событии со своей точки зрения, подчеркивает, между прочим, сочувствие ему русского министра иностранных дел: «Если что-нибудь может облегчить мое горе, то только те знаки внимания и сочувствия, которые я получаю от всего петербургского общества. В самый день катастрофы граф и графиня Нессельроде, так же как и граф и графиня Строгановы [1228] Граф и графиня Строгановы — вероятнее всего, Строганов Григорий Александрович, двоюродный дядя Н. Н. Пушкиной, и его жена Строганова Юлия Павловна (1782–1864, урожд. д'Альмейда, графиня д'Ойенгаузен), статс-дама. Григорий Александрович считал Дантеса «невинно осужденным» и вообще был на стороне Дантеса и Геккерна. , оставили мой дом только в час пополуночи…»

Однако через два дня барону Геккерену пришлось написать письмо тому же адресату, но уже с некоторыми иными сообщениями. Умолчать об этих новых фактах Геккерен не мог, так как они нашли себе выражение в иностранной прессе и вообще получили широкую огласку. Вот что писал дипломат своему министру: «Долг чести повелевает мне не скрыть от вас того, что общественное мнение высказалось при кончине г. Пушкина с большей силой, чем предполагали. Но необходимо выяснить, что это мнение принадлежит не высшему классу…» И далее поясняет: «Чувства, о которых я теперь говорю, принадлежат лицам из третьего сословия, если так можно назвать в России класс промежуточный между настоящей аристократией и высшими должностными лицами, с одной стороны, и народной массой, совершенно чуждой событию, о котором она и судить не может, — с другой. Сословие это состоит из литераторов, артистов, чиновников низшего разряда, национальных коммерсантов высшего полета и т. д. Смерть г. Пушкина открыла, по крайней мере, власти существование целой партии, главой которой он был, может быть, исключительно благодаря своему таланту в высшей степени народному…» Вот какие любопытные признания должен был сделать нидерландский посланник. Не менее любопытно и заключение этой тирады: «Если вспомнить, что г. Пушкин был замешан в событиях, предшествовавших 1825 году, то можно заключить, что такое предположение не лишено оснований…»

Геккерен не может скрыть, что смерть Пушкина имеет огромный социальный смысл. Это понимали и другие представители иностранных держав. Так, например, вюртембергский посол князь Гогенлоэ-Кирхберг [1229] Гогенлоэ-Лангенбург-Кирхберг Христиан-Людвиг-Фридрих-Генрих (1788–1859) князь, вюртембергский посол в Петербурге. в депешах своему правительству подчеркивает не только значение Пушкина как «величайшего поэта», которого «Россия будет оплакивать», но и его политическую роль. В особой записке о Пушкине вюртембергский посол пишет: «Пушкин, замечательнейший поэт, молва о котором разнеслась особенно благодаря тому глубокому трагизму, который заключался в его смерти, Пушкин, представитель слишком передовых для строя своей родины взглядов, был на разные лады судим своими соотечественниками, чему следует приписать эту разницу в чувствах к человеку, жизнь которого всегда была общественною…» И далее: «Чтение произведений Пушкина и его жизнь ясно указывают на то, почему этот писатель не пользовался уважением среди известной части аристократии, меж тем как все остальное общество превозносит его до небес и с восторгом и благоговением относится к его памяти…»