Георгий Чулков - Жизнь Пушкина

В это время Наталья Николаевна «прыгала» на балах и, поладив как-то со своею соперницей-сестрою, принимала деятельное участие в подготовке нарядов. В конце декабря Пушкин писал отцу по-французски: «Моя свояченица Катерина выходит замуж за барона Геккерена, племянника (?) и приемного сына посла короля Голландии. Это очень красивый и добрый малый, известный в свете и богатый. Он на четыре года моложе своей невесты. Приготовления приданого очень занимают и забавляют мою жену и ее сестру, но меня приводят в ярость, потому что мой дом превратился в модную и бельевую лавку…»

Наконец, 10 января состоялась свадьба Дангеса-Геккерена с Е. Н. Гончаровой — по католическому обряду в римско-католической церкви св. Екатерины и по православному в Исаакиевском соборе. Екатерина Николаевна написала своему эльзасскому свекру почтительное и сентиментальное письмо: «Мое счастие полно, и я надеюсь, что муж мой так же счастлив, как и я…» И все в таком роде.

Пушкин на свадьбе не был, но Наталья Николаевна была. Дантес явился со свадебным визитом, но Пушкин его не принял. Тогда молодой Геккерен пытался писать Пушкину, но поэт не распечатывал его писем. Получив второе письмо, он поехал к Е. И. Загряжской, чтобы через нее вернуть его, но там он встретил старика Геккерена и предложил ему передать письмо сыну, прибавив, что не только читать писем Дантеса, но даже имени его он слышать не хочет. Геккерен отказался передать письмо. Данзас рассказывал, будто бы Пушкин бросил письмо в лицо барону и чуть ли не назвал его негодяем (gredin). Может быть, этот рассказ не совсем точен, но во всяком случае Пушкин твердо отказывался от всякого общения с развязным кавалергардом. Казалось бы, жена поэта должна была считаться с волею мужа, но красавица держала себя более чем странно. Она продолжала встречаться с Дантесом, танцевала с ним и вела беседы. Эту свою глупенькую и ничтожную болтовню она передавала Пушкину. А болтовня Дантеса и двусмысленные разговоры Геккерена-отца направлены были именно в эту сторону: и старику, и его любимцу как будто дано было задание вызвать поэта на новый скандал, который должен его скомпрометировать в глазах света и правительства. Дантес тем охотнее взял на себя эту роль своеобразного провокатора, что считал себя оскорбленным надменностью поэта. Наталья Николаевна напрасно воображала, что ее бо-фрер [1208] бо-фрер (от фр. beau-frere) — муж сестры, зять, свояк. так уж безумно в нее влюблен. Все, что она передавала из своих разговоров с кавалергардом, свидетельствовало не столько об его любви, сколько об его дерзости и бесстыдстве. Таков его пошлейший каламбур со словом «cor» (мозоль) и «corps» (тело) (мозольный оператор обеих сестер сказал, что мозоль Натали лучше мозоля Екатерины Николаевны); таково и восклицание Дантеса, обращенное к жене, когда садились в карету: «Идем, моя законная!» («Allons, ma legitime!»)

Но Наталья Николаевна вела себя, как провинциальная девчонка. Ее дочь. А. П. Арапова, уверяла в своих записках, что будто бы Дантес для каких-то загадочных объяснений уговорил Наталью Николаевну приехать в квартиру Идалии Григорьевны Полетика, что будто бы ротмистр П. П. Ланской (будущий муж Натальи Николаевны) дежурил у парадного подъезда, охраняя дом свидания, что сама Полетика уехала, оставив парочку наедине, и что Дантес воспользовался обстановкой и шантажировал красавицу, требуя взаимности. Можно было бы не верить такой врунье, как А. П. Арапова, но, к сожалению, княгиня В. Ф. Вяземская, будучи старушкой, нечто вроде этого сообщала П. И. Бартеневу. «Пушкина рассказывала княгине Вяземской и мужу, — записал Бартенев [1209] Бартенев Петр Иванович (1829–1912) историк, редактор-издатель журнала «Русский архив». , — что, когда она осталась с глазу на глаз с Геккереном, тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастью, ничего не подозревавшая дочь хозяйки дома явилась в комнату и гостья бросилась к ней…» Этот рассказ находится в прямом противоречии с рассказом Андрея Карамзина. Он встретил в Баден-Бадене летом 1837 года Жоржа Дантеса и писал об этой встрече своей матери, которую так уважал и любил поэт: «Всего более и всего сильнее отвергает он малейшее отношение к Наталье Николаевне после обручения с сестрою ее и настаивал на том, что второй вызов a ete comme une tuile qui lui est tombee sur la tete…» («как черепица с крыши, которая упала ему на голову…»).