Утратив надежду на успех революции, Пушкин мечтал, однако, влиять на судьбу тогдашней России. Если не удалось опрокинуть и растоптать ненавистное правительство аракчеевых и Голицыных, то нельзя ли открыть глаза молодому императору? К этому времени у Пушкина сложилось новое представление о смысле его поэтической деятельности. Усердное чтение Библии, вопли Исайи и Иеремии [701] …вопли Исайи и Иеремии… — Имеются в виду книги Библии: «Книга Плач Иеремии» и «Книга пророка Исайи».
, то величавые, то чудовищные образы еврейских прозорливцев увлекали Пушкина, и он написал цикл стихотворений под общим названием «Пророк». В первом из них он делает странные признания: его, поэта, посетило видение. Он увидел некоего шестикрылого серафима, который коснулся его глаз, и поэт увидел то, чего раньше не видел; могучий дух погрузил его в мертвый сон, и поэт лежал в пустыне, как труп, пока чей-то таинственный голос не разбудил поэта и не повелел ему «глаголом жечь сердца людей».
Таково первое стихотворение из цикла «Пророк» (единственное дошедшее до нас). Чье же сердце должен зажечь поэт, исполненный пророческой силы? Ну, конечно, прежде всего сердце царя. Пророки всех времен так и делали, начиная с пророка Самуила [702] Самуил (испрошенный от Бога) — в ветхозаветных преданиях великий пророк, последний из «судей Израилевых».
, обличавшего первого царя Саула [703] Саул — первый царь Израильско-Иудейского государства (конец II в. до н. э.); в ветхозаветном повествовании он — воплощение правителя, поставленного на царство по воле Бога, но ставшего ему «неугодным» после того, как ослушался повеления Господа.
, оказавшегося, как известно, сумасшедшим злодеем, и вплоть до новозаветного пророка [704] …новозаветный пророк… — Апостол Иоанн Богослов, автор одного из канонических евангелий, Апокалипсиса, который Чулков ниже цитирует, и трех посланий.
, утверждавшего, что «цари земные» находятся в связи с «вавилонской блудницей» и потому подлежат страшной казни. Цикл стихотворений «Пророк» был посвящен этой теме. В одном из них таинственный голос требует от поэта, чтобы он по примеру библейских пророков явился к царю «с вервием на вые», в «позорной ризе» [705] …«с вервием на вые», в «позорной ризе»… — Здесь Чулков не совсем точен. На самом деле он цитирует один из многочисленных вариантов последней строфы «Пророка».
с грозным требованием покаяния.
3 сентября Пушкин был в Тригорском, вернулся домой в полночь, когда все уже спали. Осень, как всегда, волновала Пушкина. Хотелось работать. Но «Борис Годунов» был окончен. Окончена была и шестая глава «Евгения Онегина». Наступил какой-то перелом. Поэт предчувствовал новую жизнь, прощался с молодостью.
Новая жизнь! И вдруг колокольчик тройки и в сенях бряцание шпор… А! Значит, арест! Вот она — «новая жизнь»! Но какая? Крепость, пытка допросов, кандалы, сибирский холод и, главное, платок во рту. И Пушкин поспешно спрятал в бумажник последние стихи о пророке. Почему он поспешил их спрятать, а не уничтожил? Кажется, он и сам этого не знал.
Перепуганная простоволосая няня, кое-как спросонья накинувшая на плечи кацавейку [706] Кацавейка — женская распашная короткая кофта, подбитая или отороченная мехом.
, ввела незнакомца. Но незнакомец оказался почтительным вестником от губернатора Адеркаса. Из Москвы экстренно прибыл фельдъегерь, ждет Пушкина в Пскове и будет сопровождать его в Москву. Да как же так сразу? Надо что-то приготовить, привести в порядок дела… Но почтительный вестник непреклонен. Надо ехать немедленно. Арина Родионовна принялась укладывать баулы. Александр Сергеевич послал Архипа [707] Архип — Курочкин Архип (ок. 1800 —?) крепостной П. А. Осиновой в с. Тригорском.
, садовника, в Тригорское за пистолетами. Адеркасовский вестник опасливо на них покосился, но Александр Сергеевич сказал решительно, что без пистолетов он путешествовать не может. Няня, конечно, прощалась, плача. Но Пушкин сказал: «Не плачь, мама, сыты будем. Царь, хоть куда ни пошлет, а все хлеба даст».
Растревоженный Пушкин был утешен в Пскове письмом генерала Дибича [708] Дибич Иван Иванович (1785–1831) — граф, начальник Генерального штаба, генерал-фельдмаршал.
. Любезный тон генеральского письма свидетельствовал как будто, что у царя на этот раз нет намерений учинить жестокую расправу. Но спешный вызов в Москву был все-таки загадочен и непонятен. Фельдъегерь дорогою уверял Пушкина, что ему не грозит ничего страшного. Наконец кончились дорожные ухабы и гнилые мосты. Пушкин увидел «белокаменную Москву», которую он неоднократно бранил, но которую на этот раз он увидел с восторгом.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу