Виктор Розов - Удивление перед жизнью

Конец. И триумф! Аплодисменты, аплодисменты и крики «браво!»

Я потом спросил Эфроса: как это он делает трюк с бутылками? Эфрос только махнул рукой и сказал:

— А — а-а… они это умеют.

В Миннеаполисе мне говорили: «Наши актеры— хорошие актеры, но никогда они не играли так хорошо, как в “Женитьбе”». Недаром Эфроса вновь пригласили в этот театр ставить спектакль.

После премьеры ужин и толпа вокруг Эфроса и груда подарков. Далеко за полночь мы через подвальное помещение скрываемся, хотя все еще гудят, спорят, обсуждают, восторгаются. На улицах тишина, и мы, нагруженные сувенирами (я помогаю Эфросу нести его трофеи), тихо бредем по пустым улицам Миннеаполиса. Отель недалеко, двадцать — тридцать минут ходу. А потом сидим до трех часов утра и обмениваемся впечатлениями.

Утром я опять уже в самолете. Снова в Канзас — Сити, снова крошечка стрекоза — самолетик, и я лечу на высоте двести метров над полями, лесами, поселками, рекой Канзас и разглядываю реку Миссури вдали.

Обернувшись ко мне, пилот что‑то спрашивает. Я не понимаю и говорю:

— Но спик инглиш.

— Френч? — спрашивает он.

— Но френч.

— Дейч?

— Нихт ферштее.

— Спаниен?

— Но.

Тогда он недоуменно смотрит на меня, почти как на пришельца из космоса.

— Совьетик, — говорю я.

— О — о-о! — восклицает он, расплываясь в улыбке, и от удивления наклоняет самолет так, что одно крыло его нацелено в небо, а другое в твердь. Наверное, он впервые видит в своей кабине советского пассажира.

В свободное время мы с Леном Стентоном ходили в кино, но хороших фильмов было мало. Правда, понравился фильм «Незамужняя женщина». Муж бросает жену с ребенком и уходит к другой. Женщина в отчаянии. Измученная, она идет к психоаналитику, также женщине. Врач говорит ей: для того чтобы она сняла свое состояние отчаяния, пациентка должна сойтись с любым мужчиной. И вот после мук стыда и нежелания лечь в постель с кем попало пострадавшая делает над собой усилие и сходится, как говорится, с первым встречным. После этого женщина снова идет к психоаналитику и, рассказывая о своем психическом состоянии, говорит, что ей еще хуже, она сама себе противна. Врач отвечает, что это уже хорошо, так как речь идет уже не о муже, а о ней самой, и советует найти еще какого‑нибудь мужчину и снова войти с ним в близкие отношения. Женщина выполняет и это указание врача, но уже с меньшими мучениями. Она находит второго партнера, потом третьего… И мы видим, как она, эта женщина, уже совершенно свободная, легкой походкой идет по улице, видим, как она весело играет со своим ребенком, какое счастливое у нее лицо. И вдруг к ней возвращается муж. Он кается во всех своих винах, просит прощения, говорит, что любит только ее. Но… любовь к нему героини улетучилась бесследно, она равнодушна к бывшему мужу, он ей абсолютно не нужен. Она — свободная женщина! Все комплексы сняты.

Любопытный фильм. Женщина перестала страдать, вырвала из себя любовь к мужу, стала веселой, но, на мой взгляд, пустой: она теперь обречена жить легкой травоядной жизнью. При внешней пустячности сюжета долго думаешь о фильме. Вот и сейчас думаю и не хочу быть счастливым подобным образом. Уж лучше страдать. Конечно, может быть, с развитием науки ученые научатся вынимать из человека, так сказать, страдательную пружинку, и все будут счастливы, но не будет ли это похоже на сборище идиотов? Для меня вопрос страданий — серьезный и глубокий. Думаю, что они составляют столь же существенную часть жизни человека, как и радости, и восторги. Разумеется, страдания страданиям рознь… Но это слишком сложная тема, и если я ее коснусь, то в отдельной главе.

Примерно подобной же проблематике посвящен фильм «Секрет». Он очень мил своей наивностью. Хорошая дружная семья. Ее гармония держится на том, что муж тайно имеет любовницу и, если мне не изменяет память, жена также встречается с кем‑то на стороне. Оттого‑то в доме тишь да гладь да божья благодать. Все хорошо устроены!

Провели мы с Леном вечерок и в маленьком баре в Лоренсе, где играет лучший джазовый оркестр Канзаса. Его, собственно, и не назовешь оркестром. Бар очень уютный, небольшой, свет там неяркий, глазам не больно. На эстраде собираются музыканты- любители и тихо и раздумчиво начинают импровизировать. Ка- кой‑либо инструмент ищет тему, другой подхватывает, третий развивает, четвертый вводит свой мотив, и постепенно мелодичная музыка, как бы рожденная в это мгновение, начинает заполнять помещение и уже каким‑то своим собственным чудесным образом превращается в стройное, полнокровное произведение. Она льется мягким, непредугадываемым потоком, захватив музыкантов и всех нас.