Виктор Розов - Удивление перед жизнью

Мы спросили: а как же нам проникнуть в институт?

— Скажите, что это я вас послал, — объяснил Шагал.

Марк Захарович поинтересовался и нами — кто мы, что сделали, по какому случаю во Франции. Знать он о нас, конечно, ничего не знал, но нас это не обидело, и славный тон нашего разговора не изменился.

— Марк Захарович, — подъехал я, осуществляя свой тайный замысел, — в Нью — Йорке я видел витражи, выполненные вами для театрального здания Линкольн — центра.

— Да, да, я действительно их делал.

— Вы знаете, — продолжал я, — что они изображены на марках Организации Объединенных Наций?

— Нет, не слыхал.

— Вот они. — И я бережно вынул из кармана два блока марок ООН с изображением шагаловских витражей в Линкольн — центре.

Вот зачем я ездил в магазин марок!

— Если вам не трудно, подпишите мне их.

— И мне тоже, — сказал Алешин. (Я, конечно же, и для него купил этот сувенир.)

— Вам как подписать — по — русски или по — французски?

— У меня их два. На одном можно по — русски, на другом — по- французски.

И Марк Захарович твердой рукой подписал нам блоки. Они хранятся у меня в коллекции отдельно. Один подписан по — русски, другой — по — французски. Я вообще кроме советских марок собираю и марки ООН, так как считаю, что поскольку мы являемся членом этой организации, вносим на ее содержание деньги и какая‑то частичка, пусть крохотная, этих денег идет на изготовление марок, то они в этом отношении и советские марки. А кроме того, на первых марках ООН надписи делались на четырех языках — английском, русском, французском и китайском.

— Я вам хочу подарить свою книжку, — сказал мастер.

Ну, читатель понимает, как нам было это приятно.

Жена Шагала принесла два альбома небольшого формата и вручила их Алешину и мне. Мы поахали, поблагодарили.

Но нет, я решительно авантюрная натура!

— Марк Захарович, может быть, вы нарисуете нам что‑нибудь на выходном листе, — не без робости, но с искренним желанием сказал я.

— Да, — ответил Шагал без колебаний. Взял у меня альбом и добавил: — Я вам нарисую печальное лицо. — И нарисовал.

Алешин протянул свой альбом.

— А вам вот. — И на белом выходном листе появилась голова миленького козленка.

Тут наша благодарность стала еще более энергичной.

Альбом у меня дома, и я нет — нет и взгляну на это печальное лицо, на дарственную надпись и на розу из сада Ренуара, так как она хранится именно в этом альбоме.

Прошел приблизительно час времени, и мы, не желая утомлять хозяев, хотя никаких знаков к окончанию визита нам никто не подавал, стали прощаться.

— Нет, нет, мы не хотим мешать вам работать. Всего доброго! Будьте здоровы! До свидания!

Мы уезжали, битком набитые впечатлениями и радостью.

Приехав в Ниццу, мы отыскали юридический институт, сказали, что нас направил господин Шагал, и «сезам» тут же открылся. Фреска занимала огромную длинную стену широкого институтского коридора и изображала всевозможные сюжеты на тему странствий Одиссея. Рассматривая ее, я в который раз в жизни пожалел, что не был всерьез приучен к чтению древней классической литературы и почти ничего не помню так детально из странствий греческого героя, как не только помнил, но и знал Шагал. Буйство сюжетов, вихрь фантазии…

Я отступил к противоположной стене и сфотографировал часть фрески. Так как в коридоре было мало света, а аппарат у меня не имел вспышки, то снимок получился неярким, но все же достаточно ясным. Он тоже хранится у меня вместе с фотографиями, которые я сделал на память с Шагалом, его женой, Надей, Алешиным и французской переводчицей, нашей спутницей во Франции. Слева на короткой боковой стене коридора начертаны слова — пожелание Шагала студентам института. К сожалению, я не переписал их и помню только смысл: «Войдя в жизнь, вы, как Одиссей, будете встречать всевозможные препятствия на своем пути. Будьте столь же мужественны, отважны, умны и находчивы, как он».

Когда французская опера гастролировала в Москве, то декорации к одному из спектаклей были выполнены Шагалом, и их высоко оценила наша критика. Я вырезал из газет эти рецензии и послал Шагалу. В ответ получил доброе письмо.

От Марка Захаровича я узнал, что в Ленинграде живет его сестра, с которой он поддерживает самые теплые отношения. Я пообещал, что непременно навещу его сестру, когда буду в Ленинграде, и был у нее два раза.

Я пишу эти заметки вскоре после того, как пришла весть о смерти Шагала на девяносто восьмом году жизни.