Валерия - И жизнь, и слезы, и любовь

В начале девяностых Шуйский вел дела с организацией «Международная книга». Нельзя сказать, что жили мы шикарно. Но, например, могли еду покупать на рынке, — это в те годы далеко не каждый себе позволял.

Мы с Шуйским тогда работали над альбомом романсов «Побудь со мной».

Ближе к концу лета мы засобирались в Германию — подкупить кое-каких вещей для сцены. У Шуйского много друзей жили в Германии. Были еще дела: разрешить вопросы, которые возникли в связи с записью альбома, забрать кассеты. Другое тогда еще было время: через Интернет запись не перешлешь и все ездили с пленками туда-сюда.

В Кёльне мы поселились в доме у Вернера, приятеля Шуйского. Приехали в самый подходящий момент — шла кёльнская музыкальная ярмарка «Pop-Com».

И вот утро. Утро дня, который я считаю началом самого тяжелого и драматичного периода своей жизни. Шуйский сидит, телевизор смотрит, сигаретки покуривает. А я слоняюсь без дела, не знаю, чем заняться: даже книжки не додумалась с собой прихватить. Он говорит:

— Сейчас пойдем в магазин.

Сейчас — так сейчас, в магазин — так в магазин. И опять ни с места. А мне так хочется город посмотреть! Он-то был здесь раз тридцать, а я…

Если бы он не произнес слова «сейчас», а сказал бы «пойдем к вечеру», я сидела бы и спокойно ждала. В этой книге я не раз характеризовала себя как человека организованного. Мне всегда надо обязательно знать, когда и что буду делать. Я не привыкла к безучастности! Мы с Лёней всегда спокойно обсуждали свои планы.

А тут — торчу в чужом доме как ненужная вещь! Близкий человек ко мне невнимателен.

— Ну, мы идем?

— Да, идем.

И ни с места. Через два часа:

— Саш, мы пойдем куда-нибудь?

— Пойдем.

Прошло еще два часа. Вежливо спрашиваю:

— Саш, ну скажи, пожалуйста, пойдем мы куда-нибудь или нет?

Вдруг он вскакивает со своего места как бешеный. Подлетает ко мне одним прыжком и выкрикивает прямо в лицо:

— Ну ты и тварь!

Я даже не поняла, в чей адрес оскорбление. Совершенно оторопела.

И все. После этого Шуйский перестал со мной разговаривать. Такая вот немотивированная вспышка.

На следующий день Шуйский засобирался на музыкальную ярмарку. Господи! Как мне это было интересно, как хотелось туда попасть! Я могла узнать там так много нового!

Я выхожу в прихожую и вижу: Шуйский вместе с Вернером уходят на ярмарку.

— Мне идти с вами или нет? — спрашиваю.

Он делает вид, что меня не услышал, продолжает двигаться в том же направлении, не смотря в мою сторону.

— Саш, я спросила тебя, а ты промолчал. Это означает: ты не хочешь, чтобы я с вами пошла?

А в ответ — тишина. Я расценила его молчание как нежелание видеть меня рядом. Оказывается, все было с точностью до наоборот, и позже мне здорово влетело за то, что я не поняла его.

К Вернеру приехала его девушка — француженка Мюриэль. Я стала с ней советоваться, как мне быть. У Шуйского день рождения через два дня. Не знаю, дарить ему подарок после такого его поведения или не дарить. Мюриэль говорит:

— Пойдем.

Мы пошли в магазин. Я выбрала очень красивый зонт.

Вернулись домой. Я положила подарок на видное место. Он — ноль внимания. (Спать нам в ту ночь все равно пришлось на одной кровати: места в доме было мало.) Шуйский по-прежнему меня не замечал. Я не знала, что и думать, как себя вести.

Подарок он, правда, взял. Воспитанный мальчик. Даже «спасибо» сквозь зубы процедил.

Хоть бы объяснил что-нибудь, мигнул бы мне. Я — девушка понятливая и сообразительная, вошла бы как-нибудь в его положение. А то взять вот так — обругать и замолчать…

Поступки людей, которые меня окружали, всегда подчинялись какой-то логике. Я существовала не в раю. Мир творческих личностей никогда не был раем. Я встречалась с человеческой непорядочностью. Я понимала: такой-то поступает подло, потому что он надеется соблюсти свою выгоду в ущерб интересам других людей. Я знала также, что такое любовь, преданность и великодушие. Но поведение Шуйского не поддавалось никакой логике. Я впервые столкнулась с этим и не понимала, что происходит.

Мы собирались путешествовать по Европе.

Шуйский по-прежнему не замечал меня. Я общалась только с Вернером и Мюриэль. Потом Мюриэль уехала. А я с двумя мужчинами отправилась созерцать красоты европейских просторов.

Они приобрели за пятьсот марок автомобиль, который, наверное, подлежал разбору на металлолом.

Позже, в легенде, которой мой новый продюсер заменил мою истинную жизнь, это путешествие описывалось весьма романтично. Пиарщик он уже тогда был незаурядный. Интуиция ему подсказывала: публика желает лицезреть законченный романтический, гармоничный образ восходящей звезды — певицы Валерии.