Александр Семченко - Молодежь семидесятых

Старушка ходила в церковь, дружила с другими представителями церковной интеллигенции. Надо сказать, что молодежь в наше время довольно высокомерно относилась к старшему поколению. Помню частого гостя в этом доме, родственника Льва Николаевича Толстого. С ним мне доводилось беседовать. Он преподавал английский язык и тоже посещал баптистскую церковь в Маловузовском переулке. Ее он всегда критиковал. «Как можно слушать четыре проповеди!» — говорил он. Ему не нравилось, что каждый из проповедников говорил о своем. Помимо баптистской церкви он ходил еще и в католический костел, и часто пересказывал услышанные там проповеди.

Я понимал, почему в баптистской церкви обычно четыре проповеди. Не могло быть так, что из четырех проповедей все окажутся пустыми, хотя бы одна оставалась в памяти. В целом, уровень проповедников в баптистской церкви и вправду был довольно низким. Правда, когда я приехал в Москву, еще проповедовал А. В. Карев. К сожалению, я часто пренебрегал возможностью послушать его проповеди. Хотя в воскресенье утром и в четверг вечером церковь была забита до отказа: люди приходили слушать Карева. Как проповедник, он на голову отличался от других братьев. Впрочем, он был не единственным талантливым проповедником. Мне запомнились проповеди [С.T] Тимченко, инженера–строителя по основной профессии, Артура Иосифовича Мицкевича и др.

Очередное заседание редколегии газеты "Протестант"

Молодежь редко следует предписаниями регламента, правил. Мы не были исключением. Встречались после работы, почти каждый день. Вечера вторника, четверга и субботы, а также воскресный вечер мы проводили в Центральной церкви в Маловузовском переулке.

Молодежь не торопилась к началу вечерних собраний. Это называлось, «собираться под “благодать”», то есть когда с кафедры проповедник говорил «благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Бога Отца и общение Святого Духа…». Встречались мы в около органа и, поскольку в церкви после собраний оставаться не разрешалось, мы, как правило, к кому‑то ехали или шли пешком до Курского вокзала (ближайшее метро к церкви), где долго–долго друг с другом прощались. Позже, когда открылась станция метро площадь Ногина (сегодня станция метро «Китай–город»), мы стали ходить к ней.

В летний период молодежь любила сесть на речной трамвайчик, добраться на нем до Ленинских гор, подняться на одну из гор и там устроить молитвенное собрание, естественно с пением гимнов. Часто пение заканчивалось приходом милиции, разгоном и последующим выговором старшим братьям за то, что они плохо воспитывают свою молодежь.

В воскресное утро мы любили уехать в какую‑нибудь маленькую поместную церковь в области, где молодежь встречали с удовольствием и разрешали ей участвовать в богослужении, чего не было в Центральной церкви. Тут мы и проповедовали, и пели, и читали стихи. Любимым занятием было после служения громко с вызовом спеть в электричке и улепетывать потом по вагонам от милиции, что считалось у нас верхом геройства.

Такие поездки тоже были поводом для серьезного разговора со старшими братьями. Они собирали нас после собрания на очередное пропесочивание. «Ай–ай–ай, что вы желаете! Вы же закроете своими действиями церковь!» Сказать, что эти слова вызывали в нас сожаление, так нет, этого не было. Молодежь наоборот радовалась, что таким образом проявила неповиновение власти и продемонстрировала своеобразное свободолюбие.

Одним из частых мест посещения молодых людей церкви была Третьяковская галерея, потому что в ее залах религиозной живописи очень легко можно было завести разговор о Христе. Ходить на концерты и в театры у христианской молодежи не считалось хорошим тоном.

Открытое благовестие в 70–е годы запрещалось. Церковь в основном пополнялась за счет детей верующих родителей. Вообще приводить детей в церковь не разрешалось. Но на существование совершеннолетней молодежи в целом закрывались глаза. С улицы в церковь люди тоже приходили, потому что любая бабушка–баптистка – миссионер. Такие бабушки заговаривали с людьми в трамвае и говорили, что идут в церковь. Все‑таки в многомиллионной Москве Центральная церковь была единственной баптистской церковью, и потому некоторые люди приходили из любопытства, и кто‑то оставался.

Церковь в 70–е насчитывала 5500 членов по списку. Годы спустя, в конце 70–х, мы прошлись по большинству этих адресов и около половины членов не нашли. Кто‑то умер, а родственники не сообщили, кто‑то поменял место жительства.