Николай Бестужев - Дневник путешествия от Читы

Чита скрылась, мы вышли на Ингоду, оставив за собой вправе Кинонское озеро. Прекрасные виды!

Остановились в юртах при деревне Черной. — Для нас назначалось 7 юрт, 8-я для офицера. Для коменданта поодаль [9] Сравнительно с записью Штейнгеля — допущены только некоторые стилистические изменения в первом абзаце. — еще для караульных солдат. Етот трудной переход в такую погоду нас измучил — все думали только о спокойствии — я тоже — даже забыл полюбоваться природою, на которую я в первой раз мог взглянуть не через железные решетки тюрьмы. — Но впрочем и не на что было любоваться. Природа была угрюма. Я спал как мертвой.

10-е. Переход до станции Домно-Ключевской (20 верст, 13 дворов). Близ самого станка встретили нас буряты, посланные тайшею и перевозили на лошадях через топкое место. — Везде мостки, пастилки. Какая заботливость, чтоб мы не промочили ножки. Это было для нас забавно [10] Последняя Фраза у Штейнгеля — в таком виде: «Везде мостки: видна заботливость, чтобы не подмочило ног! Это нас забавляло». .

11 числа. Дневка, дождь, — скука и досада, что нельзя полюбоваться видами. — Юрты наши; промокают. — Но мы — все люди мастеровые — мы кое-как нашли средство избавиться беспокойств на ночь. — В других юртах были смешные сцены. — Редкой проспал без омовения.

11-е. Дневка. Дождь — в юртах сыро и холодно. — Доброй Смолянинов приходил прощаться с нами. Три предмета только заставляют меня жалеть о Чите: живописные окрестности, прекрасный климат и доброй Смолянинов [11] Семен Иванович Смольянинов — горный начальник Нерчинских заводов. Семейство Смоляниновых оказывало много услуг декабристам в Чите. Наиболее полно и подробно об эхом рассказывают в своих мемуарах — П. Е. Анненкова и Дм. Ир. Завалишин. Дочь Смольяниновых — Апполинария в это время была уже невестой Завалишина. Брак их состоялся по выходе Завалишина на поселение — в 1839 году. ! О климате я говорю сравнительно с Петровским.

12-е. Переход до станции Ширихонской ( верст 23 двора). Чертовские дороги! — По колено в грязи, по камням в проливной дождь, мы переходили Яблоновой хребет. На самой вершине у креста мы сделали привал. Спустившись с хребта — дождь перестал. Получили газеты.

13-е. Переход до деревни и станции Шакшинской (15½ верст 6 юрт). Погода переставала хмуриться. Но дорога — одна грязь. Любовался Шакшинским озером. — Юрты нашли на сыром месте. — Но зато вечер нам улыбнулся [12] В записи Штейнгеля: «Погода — порядочная, но дорога очень грязная. Любовались видом Шакшинского озера. Юрты свои нашли на сыром месте, но зато небо прояснилось, и ночь была прекрасная». . — Какая ночь!

14-е. Дневка. В таком походе трудно читать что-либо сурьезное. Усталость, сон и беспрестанное развлечение не слишком хорошие союзники головным занятиям — и потому я взял Скриба. И в самом деле, я не мог выбрать лучшей книги в подобных обстоятельствах. — Душа и сердце мое были настроены к поэзии. Прекрасные картины природы, беспременно сменяющие одни других, новые лица, новая природа, новые звуки языка, — тень свободы хотя для одних взоров. Ночи совершенно театральные, на ночлегах наших все, все увеличивало удовольствие чтения его милого, цветистого, разнообразного картинами театра.

Шум и развлечение меня окружающими придавало большие прелести чтению. Я думал, что я в театре.

1 5-е. Переход до станции Кондинской (32 версты 15 юрт). Сильной, холодной ветер, но мы сделали переход весьма коро с одним привалом. — В левой руке у нас осталось озеро Иргень, но мы его не видели. — Легли опять при дожде [13] При упоминании озера Иргень, у Штейнгеля добавлено: «куда весною из Читы и других мест ходят с образом. Есть предание, что тут находятся мощи мучеников». .

16-е. Дневка. Что за доброй народ эти буряты [14] О встрече с бурятами упоминают также Розен и Якушкин. ! — Я бóльшую часть времени провожу с ними в распросах и разговорах. Некоторые хорошо говорят по русски, с другими я кое-как объясняюсь помощию составленного мною словаря. Это их удивляет. — Они мне рассказывали свои сказки, две или три я списал при помощи переводчика, но потерял — жалко. Там было много оригинального китайского остроумия — монгольских сказок почти совсем нет. — Песни их ужасно глупы. — Как мы забавлялись их удивлением, с которым они смотрели на нас! — Им так много натолковали про нас их заседатели, исправники и тайши (которые, в свою очередь, тоже бог знает какое имели о нас понятие), такие строгие отдавали приказания, что бедные эти мартышки в человеческом образе воображали нас с хвостами и крыльями подобно драконам (это их собственные слова) и каждую минуту думали, что мы улетим в хахирхай. — Как забавно было видеть их изумление, не видя в нас ни змей, ни чертей, а веселых и добрых малых, которые их кормили и поили до отвалу , смеялись с ними, шутили и даже говорили по ихнему. — Бедные! — Приди мы несколько позже и может быть половина из них перемерли бы с голоду. — Боясь опоздать, местное начальство распорядилось юртами почти за целой месяц и эти несчастные за 200 и 400 верст брели высланные без куска хлеба, и из страху, чтоб они не разбежались, их не пускали шагу от юрт. — О tempores!.. [sic]