Евгений Пинаев - Арлекин

- Да, это был его тральщик.

- Вот видите, я не ошибся! И... словом, мне тоже представилась такая возможность. Правда, я... мы прикрыли "Черуэллом" свой крейсер. Все тот же "Абердин".

- Но уже без Маскема?

- Конечно. Фигура адмирала стала слишком одиозной после разгрома каравана. Вспомнили, что коммодор - креатура Адмиралтейства. Чья конкретно? И Тихо-мирно убрали со сцены, не допустили скандала.

- А "Черуэлл"? Погиб?

- В другой раз, но уже без меня. Да-да-да! Торпеда ударила нас к востоку от Медвежьего. Он был на плаву, а ваши парни прикрыли нас, помогли добраться до Мурманска. В этом городе я был представлен к ордену, в нем и получил.

- Ах, синее море, фрегат "Черуэлл"... Жаль, не увиделись больше: пора о душе подумать, годы-то ушли.

- Ты прав... Душа грустит о небесах, она не здешних нив жилица. Но мы-то, мил друг, пока еще топчем землю!

- И будем топтать, - усмехнулся Арлекин, - а что нам остается делать? Тем более, кажется, там Красотуля высматривает абреков. Там, там, видишь, курсовой двадцать! - Он ткнул пальцем в корявый обрыв, где виднелась тропа, сбегающая на пляж далеко за танцплощадкой. - Она? Может, твоя дальнозоркость лучше моей. Вроде бы она стоит, моя старушка.

- Стоит, но она ли? Не забывай, что я помню Красотулю только молодой, да и то... в гимнастерке и халате.

- Она это, Федя, она... - Он засобирался да и мне успел портфельчик подбросить, чтобы, значит, не мешкал. - Не вижу, но сердцем чую. Хотела сразу со мной на берег, когда узнала в конторе, кто ошвартовался в гавани, да я не пустил. Сказал, что сначала мы одни потолкуем за жизнь. Вдруг, говорю, сцепимся, как Лопес и Бонифаций. Отпустила... Поиграть. Давай, старпом, собирай шмутки!

- Будем собираться, капитан!

...Красотуля с улыбкой наблюдала, как мы пыхтим, придерживая сердце, одолеваем подъем. Конечно, она лишь отдаленно напоминала Красотулю нашей молодости, но ведь и мы...

Глаза у нее остались прежними - такими же черными, как спелый инжир. Этими глазищами она долго разглядывала меня и наконец вздохнула:

- Господи, какие вы оба старые да плешивые!

- Да?! - подбоченился я. - А мне так кажется, я парень еще хоть куда!

- К своему парню привыкла, Федя, не замечаю, а вот взглянула на тебя и сразу поняла, сколько же много воды убежало из наших бабьих глаз в ваши моря!..

- Вот-вот, Адеса-мама! Потому и солоны моря-океаны, что ваши глаза постоянно на мокром месте! - поддразнил муж.

Она погладила его плечо и ничего не сказала.

- Когда ты превратился в Арлекина, мудрец, ее глаза были на сухом месте. Э-эх... Помните, други? - и я пропел как мог:

Любой бичо, любой пацан во всех портах

Володьку знал,

И повторял Сухум-Батум: "Воло-ооо-одька-а!"

А он, хотя и Арлекин, но в море выводил буксир

и приводил хоть в шторм, хоть в штиль,

хоть в порт Сухум, хоть в порт Батум,

Воло-ооо-одька!

- Федя, и ты не забыл, ты помнишь, ее целиком? - Красотуля всплеснула руками и быстро взглянула на мужа.

- Ну-ну... Всякая чепуха обязательно застревает в мозгах, - проворчал он. - Нашли что вспоминать!

- Память у меня неважная, - сказал я, - но вот это еще помню:

Хотя и звался Арлекин, но морю верен до седин,

А значит, вам, Сухум-Батум, Воло-одька!

Наш Арлекин - силен мужик!

И в Сочах пляс, и в Поти крик,

И веселится Геленджик, и Туапсе не ест, не спит,

Все ждут - придет Воло-ооо-одька-а!

- И в Сочах пляс! Не ест, не спит!.. - расхохотался Арлекин, по-старому, "по-арлекиньи", но допел переиначив: - А ждет - придет Красотка! То есть Кр-расотуля - рекомендую! - и поцеловал жену. Она подхватила нас под руки и вздохнула:

- Когда ж это было, чтобы "в Сочах пляс"? В прошлом веке, наверное, а в этом, старички, накормлю вас сейчас, спать уложу и приснятся вам...

- Лопес и Бонифаций? - предположил я.

- Скорее, Сэр Тоби, - поправил Арлекин. - После нынешних-то воспоминаний. Ты знаешь, - он повернулся к жене, - Федор недавно виделся с Джорджем О'Греди.

- Ну и как? Тоже, поди, как вы, "седой боевой капитан"!

- Ветеран.

- Я и говорю! Хорошо, что и он жив, Володя Тропинка свернула в яблоневые посадки "Старые да плешивые... Она права. Поскрипывает в суставах "морская соль", побаливает поясница, мозжат места, где терзали тело осколки и пули, рваное железо родных кораблей, на которое часто кидала нас, безжалостно швыряла дура-война..."

Обрывы наливались закатной краснотой. Тишина спадала с небес на море, на сухую крымскую землю.

- Смотри-ка, вечер!.. - удивился Арлекин.

- Если бы я не пришла за вами, сидели б на бережку и пели: "Еще не вечер, еще не вечер!" И в это время за спиной грянуло: