Евгений Пинаев - Арлекин

- Простите, сэр, но, судя по форме, вы - русский моряк?

- Да. Прямиком из Москвы. - Я с любопытством окинул взглядом коренастого, страшно широкоплечего деда (примерно моих лет) с багровым лицом, как бы приставленным к белому треугольнику рубашки, упрятанной за отвороты черной морской тужурки. - Чем могу быть полезен?

- Разве Москва стоит на море? - удивился краснолицый.

- Столица пяти морей! - улыбнулся я. - К тому же в столице имеется министерство, где я работаю в главной инспекции по безопасности мореплавания.

- О-о, в инспекции морского министерства!.. В таком случае, сэр, по роду службы вы обязаны знать многих капитанов?

- Да, сэр, вы правы... - Ответ прозвучал слишком сухо, о чем я тут же и пожалел, так как заметил на груди англичанина среди орденских ленточек знакомую колодку Боевого Красного Знамени: ошибиться невозможно - два таких же ордена приколоты к тужурке, оставшейся в Москве. - Вас интересует конкретное лицо?

- Да. Мы... называли его "чокнутым". Но не за то, что русский капитан именовал себя Арлекином.

- Арлекином?! Он называл себя Арлекином?!! - воскликнул я в сильнейшем изумлении. На "чокнутого" (моряк произнес это слово на сленге "натти", известном мне со времен войны) я просто-напросто не обратил внимания.

- Ну да. Уверял, что прозвище связано с приятными воспоминаниями. Согласитесь, услышав хоть раз, что моряка зовут Арлекином, уже не забудешь. Верно? Если вы слышали о нем, то сразу вспомните.

"Арлекин!.. Черт возьми, даже здесь, Володька, знают о тебе!" И стало неловко, стыдно стало перед собой: столько лет собирался отыскать старого товарища, да так и не собрался. Прособирался, выходит, за делами, за морями, за множеством забот и командировок в самые неожиданные места. Когда же мы виделись в последний раз?.. Мать честная, страшно подумать: еще в войну. И где?.. Право слово, и тут невероятность: в Лондоне, вот где свела судьба!

- Я знаком с капитаном, о котором вы говорите. Слышал, что жив. Простите, с кем имею честь?

- Кептен в отставке и кавалер ордена Боевого Красного Знамени Джордж О'Греди, сэр! Познакомился с вашим соотечественником в мурманском конвое. Мы были молодыми и дерзкими. О годы, годы!..

- Джордж О'Греди!.. - И снова не было предела моему изумлению. - Это не о вас мы пели когда-то! "И английский офицер Джордж О'Греди носит орден эСэСэР, Джордж О'Греди!" А?

- А что - была такая песенка? - в свою очередь удивился кептен в отставке.

1

Встреча с О'Греди взбудоражила и оказалась последней каплей: все, хватит ссылаться на занятость, хватит откладывать на потом. Вернувшись из Англии, я обзвонил ближних и дальних знакомых и в конце концов раздобыл координаты Арлекина, осевшего, оказывается, в крымском совхозе. Покончив с делами и высвободив целых три дня, махнул к нему, не предупредив телеграммой. Решил ошеломить приездом.

Приехал и торкнулся в запертую дверь. Пришлось заглянуть в контору совхоза. Молодайка в теснющих джинсах и с равнодушным взглядом из-под зеленых новомодных век пожала плечиками: "Владимир Алексеевич часто уезжает в область..." Качнула бедрами и, вжик-вжикнув жесткой материей, с трудом уселась за стол. Пишущая машинка ударила кастаньетной дробью. Я ждал и услышал сквозь треск клавиш: "Вам же русским языком говорят: уехал рано утром с женой и директором. Если решили дождаться - идите к морю. К вечеру непременно вернутся".

Что ж, спасибо, зеленовекая, за совет! Так и сделаю. Тем более, ничего другого не остается.

Я брел молодыми яблоневыми посадками. Портфель оттягивал руку, палило солнце, но впереди, за желтыми глинистыми горбами, заманчиво шумела прохладная черноморская синева.

...Мы быстрее стареем от равнодушия и лености. Память о друзьях выпадает в осадок и, словно зыбун-песок, засасывает прошлое сиюминутная и обильная неотложность маленьких и больших, но не всегда обязательных дел. На берегах этого моря все просто и ясно. По крайней мере, для меня. Мы не загорали на этих пляжах, не мяли их спинами, зато исползали на животах и подсолили кровью. Здесь - наша молодость. И она, черт возьми, осталась вокруг, потому что вокруг - вечное: эти волны, это небо и этот зной, эти чайки... Наша юность - внутри нас, она оживает в полузабытых снах, которые становятся явью даже от немудрящей песенки, что наяривает поблизости горластый магнитофон: "...не зная горя, горя, горя, в стране магнолий плещет море!" Тревожит душу надрывная истома, и не понять уже: от нынешней ли шлягерной поделки накатывает грусть или всплывает она из памяти вместе с вязью довоенных мелодий.