Бо Грёнбек - Ханс Кристиан Андерсен

«Первенец» пользовался огромным успехом и был многократно поставлен при жизни Андерсена. Впоследствии из-за остроумной идеи и многих удачных персонажей спектакль постоянно возобновлялся. В последний раз он шел в 1942 году и выдержал 116 спектаклей.

Пьеса была передана в театр анонимно, и Андерсену доставило большое удовольствие слушать суждения о ней и догадки относительно автора. Как можно предположить, ему было нелегко молчать, но все же он не сбросил маски. В самый вечер премьеры он встретил критика П. Л. Мёллера {62} , который выразил восторг по поводу только что увиденной маленькой комедии. У Андерсена хватило чувства юмора перебить его словами: «А я знаю, кто ее автор!» — «Кто же это?»— с интересом спросил Мёллер. «Вы! — ответил Андерсен. — Вы так возбуждены, и то, что вы говорите, вас выдает! Не ходите никуда сегодня вечером и не говорите так, как со мной, иначе вас разоблачат!» Собеседник принялся уверять, что это не его пьеса, и Андерсен поспешил закончить разговор. Вскоре после этого он разбирал с одним из членов театральной дирекции свою сказочную пьесу «Цветок счастья». Директор сказал, что она очень поэтична, но лучше бы ему удалось написать пьесу вроде превосходного «Первенца» — «но это за пределами вашего таланта, вы лирик и не обладаете таким темпераментом, как ее автор». Андерсен сумел сдержаться и ответил: «Увы, к сожалению, не обладаю!» И тоже стал превозносить маленькую комедию.

Однако забавный маскарад не лишен был своей горечи. У Андерсена давно уже возникла мысль о том, что сдержанность театра по отношению к его драматическому творчеству носит личный характер, и анонимно переданная работа была пробным камнем: отклонят ли ее, если он не будет значиться автором? Не окажется ли критика снисходительнее? Результат только укоренил навязчивое подозрение писателя, что в Дании его просто травят. А теперь, когда успех был так велик, Андерсен особенно досадовал, что не может полностью им наслаждаться.

Однако анонимность не помогла ему, когда год спустя на сцене появилась его следующая пьеса, «Г-н Расмуссен». Это был полный провал, и пьеса исчезла с афиш после одного-единственного спектакля.

Кажется, тогда Андерсен и покинул Королевский театр. Вместо него он обратился к возникшему в 1848 году театру «Казино» на Амалиегаде, где надеялся завоевать широкие слои зрителей из народа. Он их завоевал, постепенно приобретая благодарных зрителей, которых забавляли в сказочных комедиях пестрые водовороты троллей, воздушных полетов и превращений в сочетании со скромными событиями повседневности. Определенное воздействие оказывала также простая мораль комедии: настоящая любовь побеждает, она дороже жемчуга и золота, и довольство малым лучше всех богатств. Однажды Андерсен смотрел там «Оле Лукойе», после представления бедный ремесленник схватил его за руку и сказал: «Спасибо, господин писатель Андерсен, славная была комедия!» И он испытал ни с чем не сравнимую радость, услышав, что конюх в одном из домов, куда он приходил, видел ту же пьесу и сказал: «Я всегда думал, что счастливы те, у кого есть деньги и положение, но нет, теперь я вижу, что и нам неплохо; это я узнал в театре; там все похоже на проповедь, но ее можно смотреть, и это прекрасно!»

Таким образом, у Андерсена не было основания жаловаться на своих зрителей ни в Королевском театре, ни в «Казино». Его врагами были, собственно говоря, критики и театральные цензоры. Их мнение, безусловно, нередко расходилось с мнением зрителей. Критика могла быть суровой, но часто высказывала все хорошее, что можно было сказать. Хуже было с профессионалами в театре. Мольбек, который был цензором в 1830–1842 годах, помешал — и не без оснований — приему нескольких пьес Андерсена. Он считал его драматические произведения бездарными халтурами и не жалел черных красок, когда писал отзывы. Водевиль «Испанцы в Оденсе», представленный в 1833 году, он называет пошлым и антипоэтичным — небрежно написанное, незрелое, жалкое по характеру, банальное в диалогах, сплошь безвкусное в сюжете, созданное на потребу черни произведение; выбор мелодии, как и в других водевилях Андерсена, нелеп, размещение песен тоже. Что касается оперных либретто, то ему жаль бедных датских композиторов, «которые должны опускаться до уровня текстов, предлагаемых г-ном Андерсеном», «Мулат», большая драма, которой автор хотел доказать, что может писать для сцены, был для Мольбека воплощением напыщенности, высокопарности и аффектации, и он добавлял со свойственной ему красноречивой раздражительностью: «…да, из двух зеленых яблок я все же, и в книге, и на сцене, предпочту „Испанцев в Оденсе“… этой мулатской комедии». Когда «Мулат» все же, несмотря ни на что, имел успех у зрителей и Мольбек должен был высказать свое суждение о «Мавританке», он довольствовался кислым замечанием, что можно попробовать: если сошло один раз, то сойдет и второй. Его скепсис оказался оправданным.