Бо Грёнбек - Ханс Кристиан Андерсен

Как бы то ни было, 16 сентября 1819 года он впервые попал в Королевский театр. Конечно, он был сильно потрясен, особенно потому, что, как ему показалось, пьеса в каком-то смысле рассказывала о нем самом. Когда в конце второго акта влюбленных разлучили, он заплакал, подумав, что его тоже разлучают с самой дорогой любовью: театром. Добрые горожане на галерке угостили его яблоками и приветливо поговорили с ним, а в ответ он, конечно, рассказал им о себе, о своем путешествии и любви к сценическому искусству, и все посочувствовали его горю. Но конец пьесы вселил в него новую надежду: влюбленные соединились — может быть, и его желания сбудутся.

Но пока что ничего не получалось. Он снова посетил директора театра и мадам Шалль, но безрезультатно. Неужели придется вернуться в Оденсе? Нет, ни за что на свете. Лучше уж пойти учиться ремеслу здесь, в городе. По объявлению в газете он нашел столяра на Боргергаде, который искал ученика. Его взяли, но, как и в Оденсе, его угнетали сальные разговоры подмастерьев, и на следующий же день он бросил место.

Теперь ему оставалось только найти капитана, который отвез бы его назад, и надеяться, что по дороге корабль утонет и всему придет конец. Но что, если судно все же не потерпит кораблекрушение? Он плакал и молился богу. Тут он подумал о своем голосе, который в Оденсе все так хвалили. Он быстро принял решение и отправился к Сибони {14} , недавно назначенному директором оперной студии Королевского театра.

Этот замечательный итальянский певец еще совсем молодым (он дебютировал в 1797 году в возрасте семнадцати лет) завоевал европейскую известность своим превосходным тенором и огромным драматическим талантом. В 1819 году наследник престола, в будущем Кристиан VIII привез его в Копенгаген, пожаловал ему титул придворного певца и ввел в оперную труппу. Теперь его голос уже начал портиться, и в основном он занимался с певцами; это он воспитал поколение датских артистов, которые в последующие десятилетия блистали на сцене оперы. Он быстро освоился в Копенгагене, где работал до самой смерти, до 1839 года. Жил он на Вингорсстрэде, на углу Асюльгаде (дом был снесен совсем недавно), и в дверь этого дома 18 сентября около четырех часов пополудни позвонил Андерсен; на лестнице он преклонил колени и еще раз попросил господа о помощи. Горничной, которая открыла дверь, он тут же рассказал всю свою историю и посвятил ее в свои бедствия и надежды. Она с участием выслушала его и попросила немного подождать; в доме были гости и потому вернулась она не сразу. Но вместе с ней примчались и гости посмотреть на удивительное создание, которое непременно хочет попасть в театр. Его позвали в комнаты и потребовали немедленно продемонстрировать свои таланты взыскательной публике — почти наверняка это были люди творческого труда, в их числе композитор Вейсе {15} и поэт Йенс Баггесен. Андерсена заставили спеть колоратурную арию Кунцена, он декламировал Хольберга и несколько стихотворений, но под конец выступление провалилось, потому что от избытка чувств он расплакался. Впрочем, гости аплодировали, а Баггесен произнес свои знаменитые слова: «Я предвижу, что из него что-нибудь выйдет! Смотри же не зазнайся, когда зрители будут тебе хлопать!» Сибони тоже увидел что-то незаурядное. Несмотря на дилетантское несовершенство, он, вероятно, услышал, что у мальчика хороший голос, и обещал позаботиться о нем.

После ухода Андерсена гости устроили для него складчину и собрали 70 риксдалеров. Это были большие деньги, принимая во внимание бедность Дании после войны с Англией и то, что уж артисты, во всяком случае, не относились к тем, у кого водились лишние деньги. Договор был таков, что расходами займется Вейсе, а питаться Андерсен будет у Сибони, где он, кроме того, сможет наблюдать за работой маэстро с певцами королевской оперы, а время от времени и сам брать уроки пения.

Он был вне себя от радости, узнав о богатстве, которое свалилось на него будто с неба, и написал торжествующее письмо матери. Жилье ему предстояло найти самому, и вот он нашел — жалкую каморку без окон у некой мадам Торгесен на Улькегаде, примерно там, где сейчас проходит Бремерхольм, но старых домов давно уж нет. Вообще место было не лучшее для неопытного провинциального юноши. Улицы за церковью св. Николая с давних времен слыли кварталами проституток, и у мадам Торгесен, как он впоследствии обнаружил, тоже жили квартирантки с сомнительными заработками. Но это его не волновало, и поначалу он вообще не понимал, что происходит вокруг. Целые дни он проводил в доме Сибони, где болтал с прислугой — итальянской кухаркой и двумя горничными, немкой и датчанкой, — и бегал с поручениями. Раза два в месяц маэстро выбирал время дать ему несколько коротких упражнений, а кроме того, позволял ему слушать оперных певцов, когда разучивал с ними партии.