Фаина Раневская - Философ с папиросой в зубах

Сама Раневская шутливо утверждала, что могла бы сыграть абсолютно любого персонажа, кроме Ленина, просто потому, что из-за своей природной «косолапости» точно бы рухнула с броневика.

Свой первый в жизни профессиональный контракт Раневская заключила в Керчи с театральной труппой мадам Лавровской. Трудно поверить, но амплуа нескладной, длинноносой актрисы значилось как «гранд-кокет» («la grande coquette» в переводе с французского — соблазнительница, большая кокетка). Ей предложили роль с пением и танцами за 35 рублей в месяц, но «со своим гардеробом». Гордая тем, что у нее в кармане лежит первый настоящий контракт и чувствуя себя неотразимой прелестницей, Фаина решила в свой первый трудовой день пройтись по Керчи до театра пешком — показать себя и на других посмотреть. Долговязая рыжая девица шла, кокетливо покачивая бедрами и стреляя глазками. Ей нравилось, что мужчины на улице оглядываются на нее, провожают долгими взглядами, перемигиваются. По словам Раневской, она возомнила, что в этом замечательном городе «у самого синего моря» умеют по-настоящему ценить истинную красоту, и здесь ее ждет триумф. Увы! Когда наша гранд-кокет пришла в театр, коллеги разъяснили ей, чем в действительности вызван повышенный интерес к ее персоне со стороны мужского населения Керчи. Оказалось, сзади у Фаины предательски расползлась юбка, открывая завлекающий вид на ее кружевное белье.

В свой первый театральный сезон в Крыму Фаина Георгиевна играла в пьесе А. И. Сумбатова-Южина кокетку, соблазняющую молодого красавца. Действие происходило в горах Кавказа. Раневская стояла на декорации, изображавшей гору, и говорила слащаво-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить как змея…» После этих слов она должна была грациозной летящей походкой пройтись по сцене, но неловко зацепилась за декорацию и упала вместе с ней на своего партнера по спектаклю, чуть не покалечив его. Несчастный, еле поднявшись на ноги, матерясь и стеная, угрожал оторвать актрисе голову. Зато зал захлебывался от восторга…

Придя домой, Раневская дала себе слово уйти со сцены.

Слава богу, этого не случилось.

Поскольку роли в Керченском театре у молодой Раневской были «со своим гардеробом», актрисе все труднее было придумывать, в чем каждый раз выходить на сцену, чем украсить свой убогий театральный наряд. Ее когда-то роскошная горжетка из белой лисы стала грязновато-серой. К тому же она была изрядно побита молью. Тогда Раневская решила самостоятельно покрасить заношенную вещицу черными чернилами. Как говорится, голь на выдумки хитра! Когда горжетка высохла, она, по уверениям актрисы, стала настоящей чернобуркой, не отличишь. На сцену в тот день Раневская вышла как королева: в элегантном светлом платье, с небрежно наброшенной на плечи шикарной лисой. Играли комедию «Глухонемой». Все шло как обычно. Но когда Раневская по ходу пьесы кокетливо распахнула горжетку, ее партнер актер Ечменев вдруг побледнел от ужаса и чуть не бухнулся в обморок. Оказалось, шея Раневской приняла радикально черный цвет: крашеная лисица на ней непрестанно линяла. В зале начал нарастать хохот, не предусмотренный драматургией пьесы. Экстремистский цвет шеи Раневской был хорошо различим даже с галерки… Словом, публика веселилась от души, а с подругой и педагогом Раневской Павлой Вульф, сидевшей в ложе, случилось нечто вроде истерики…

Смех смехом, а пережив такой позор, Фаина Георгиевна опять стала всерьез подумывать об уходе со сцены.

Работа в Керчи у Раневской не задалась — почему-то публика не оценила по достоинству ни ее актерское старание и кунштюки, ни творческие поиски театральной труппы мадам Лавровской. Неудачи следовали одна за другой с неотвратимой фатальностью…

Надо сказать, что даже происхождение сценического псевдонима Фаины Георгиевны, позже ставшего ее официальной фамилией, — Раневская, также связано с одним довольно грустным случаем. Однажды в Керчи наша героиня шла из театра на гору Митридат с неким «опытным трагиком». По пути Фаина решила зайти в банк (ее мать Милка Рафаиловна иногда тайком от прижимистого мужа Гирши Хаймовича ухитрялась слать дочери из-за границы денежные переводы). И надо же такому было случиться! Когда они со спутником выходили из массивных банковских дверей, нескладная Фаина споткнулась о ступеньку и выронила из рук присланные деньги. Сильный порыв ветра подхватил и понес разноцветные купюры по улице… Увы, их было уже не догнать… А Фаина Георгиевна, следя за улетающими банкнотами, лишь философски вздохнула: