Рут Вернер - Соня рапортует

24 декабря мы прибыли в Лиссабон, все трое больные. У Нины была высокая температура. Я вызвала врача в гостиницу и, перед тем как прилечь самой, еще купила куклу для нее и «конструктор» для Миши. Ведь наступило рождество!

Как разъяснили мне в английском консульстве в Лиссабоне, пассажиры будут вылетать отсюда не в зависимости от времени ожидания, а с учетом того, насколько важны они сами. Я же была, пожалуй, самым маловажным лицом в этом длинном списке. Недостатка в безденежных гражданах, которых нужно было переправить на родину, не наблюдалось, поскольку Англия запретила всякий перевод своей валюты, в том числе и своим подданным.

Я поселилась недалеко от города, на побережье близ Эшторила. Климат настолько мягкий, что мы могли загорать, лежа в шезлонгах на пляже, словно нет никакой войны, никаких тревог… Дети в этой обстановке буквально расцвели. Было радостно видеть их все время рядом с собой, вот только мне не хватало их беззаботности.

Жить приходилось весьма экономно, поскольку мы не знали, как долго нам предстоит ждать отъезда. Перевод валюты становился делом все более сложным, и поэтому, готовясь к путешествию, я постаралась снять со счета в Швейцарии небольшую сумму. Мои деньги испарялись с пугающей быстротой, и долго мы бы здесь не протянули.

Что ожидало меня в Англии? Судя по приему, оказанному мне в лиссабонском консульстве, нам придется довольствоваться там положением граждан второго сорта. Или Олло добилась-таки своего и на меня уже легла тень подозрения?

Находясь в Лиссабоне, я старалась найти маршрут для Лена. Франкистская Испания отказала ему в транзитной визе. Такое, впрочем, происходило и с другими англичанами в призывном возрасте. Это был дружественный жест Франко по отношению к Гитлеру. Французской транзитной визой Лен уже запасся. Но намеченный нами вначале путь через Африку тоже не сулил никаких возможностей. Я обивала пороги всех пароходных компаний, тщетно стараясь устроить Лену проезд на грузовом судне из Марселя.

Спустя примерно три недели консульство сообщило мне, что нас доставят в Англию морем.

Наш пароход, шедший в составе каравана с двенадцатью другими судами, сначала направился в противоположную сторону, к Гибралтару. Путь до Англии занял почти три недели. Каюты были затемнены, открывать окна не разрешалось. Каждому пассажиру был выдан спасательный круг, который полагалось постоянно иметь при себе. Эти штуки были только взрослых размеров, и у бедняжки Нины — не говоря уже о том, что крут был для нее слишком широк и ей приходилось все время придерживать его, — на виду остались лишь голова да ноги. Англичане на пароходе вели себя с нами сдержанно.

По прибытии в Ливерпуль лишь мне одной устроили допрос: где ваш муж? Почему он не приехал вместе о вами? Почему вы не остались с ним? Где собираетесь поселиться? На что вы намерены жить? На какие средства живет он?

Дети устали и замерзли, Нина расхныкалась. Когда допрос закончился, чиновник дал каждому из ребят по одному пенни (десять пфеннигов). Было уже поздно. С трудом удалось найти гостиницу. Не успели оба заснуть — завыли сирены, оповещая о воздушной тревоге. Я растолкала детишек, и мы, как нам посоветовали, побежали в подвал.

На следующее утро мы отправились в Оксфорд. Я писала Лену об этой поездке:

«В поезде Ливерпуль — Оксфорд нашим соседом по купе был английский солдат. Нина тотчас пленила его сердце. Он слепил из ее пластилина пушку и разрешил ей нахлобучивать на голову его фуражку. Потом он снял куртку — ребята завздыхали от восхищения, он был весь татуирован. Нина не могла оторвать взора от обнаженной женщины, вокруг которой обвилась змея, и задавала щекотливейшие вопросы. Миша, мальчик с большим чувством приличия, предпочел двух голубков, клюющих сердце. Нина так умоляла сделать и ей «хоть чуточку этого», что солдат плюнул ей на сгиб кисти и химическим карандашом нарисовал чудную картинку, доходившую до локтя. Мне пришлось поклясться, что я ни в коем случае не смою это произведение. С Мишей солдат часами играл в карты…»

Как я была рада, что детям после столь недружелюбного приема встретился в чужой стране кто-то, кто был добр к ним.

Бо́льшую часть жителей Лондона эвакуировали из-за налетов, и моих родителей пока приютили их друзья в Оксфорде. Мы пытались найти пристанище в этом городе, но поиски жилья там, где в какой-то степени можно было не опасаться бомбежек, стали делом безнадежным. В городах же, которые бомбили, тоже ничего нельзя было найти из-за разрушений. Наконец я подыскала меблированную комнату, достаточно большую для нас троих, но хозяйка соглашалась сдать ее только одному человеку. Так что у меня не оставалось иного выбора, кроме как снова отдать Мишу и Нину в интернат. Нашлась и подходящая маленькая лесная школа недалеко от Оксфорда с довольно прогрессивным директором. Нина ни слова не знала по-английски. Первые две фразы, которые четырехлетняя крошка выучила на чужом языке и в окружении чужих людей, были: «Прекрати это» и «Убирайся».