Владимир Лесин - Атаман Платов

17 февраля 1797 года войска свернули лагерь на берегу Куры и двинулись в обратный путь. Тягостное предчувствие овладело всеми. Шли медленно, делая большие привалы. От голода и холода теряли людей и лошадей. Через месяц от коменданта Дербента генерала И. Д. Савельева получили сообщение, что русские полки по высочайшему повелению уже покинули цитадель, и он с батальоном солдат не сможет ее отстоять.

19 марта на очередном военном совете решили послать на помощь гарнизону Дербента Углицкий пехотный и Нижегородский драгунский полки, но командир первого из них полковник Стоянов не подчинился приказу. Больше того, двумя днями раньше он покинул лагерь и повел своих солдат в Россию. В погоню за ним пустились Платов, Булгаков, Раевский и Мансуров.

Полковник Стоянов, отстраненный от командования, отправил жалобу императору, в которой поименно назвал своих обидчиков, не позволивших ему выполнить высочайшее повеление о немедленном возвращении в Россию. Приказом царя все названные командиры были исключены из службы 10 мая, когда войска находились еще в Дербенте.

9 июня войска вышли на границу империи. В тот же день генерал-майоры Платов и Булгаков и полковники Раевский и Мансуров узнали, что они уже месяц как исключены из службы.

Командующий Персидским походом граф Зубов попал в опалу. Сначала ему разрешили уехать для лечения за границу, но затем выслали в деревню брата Платона во Владимирскую губернию, а все его имения секвестировали.

Не миновала беда и Матвея Ивановича…

Матвей Иванович нутром чувствовал опасность, подступившую к нему после смерти Екатерины. По пути в Чугуев он заехал в Черкасск и одолжил 25 тысяч рублей у тестя Дмитрия Мартыновича Мартынова. Наскоро простившись с женой, хлопотавшей над недавно родившимся сыном Иваном 2-м, он пустился догонять свой полк.

24 июня 1797 года Платов собрал офицеров полка и, обращаясь к ним, сказал:

— Господа, деньги, полученные мною в Петербурге, во все время похода в Персию хранились у меня. Теперь же, когда мы вступили в пределы России, надобность в исправлении казаков лошадьми и мундирами уже не предвидится, поэтому прошу раздать их военнослужителям, вам подчиненным.

Передачу денег генерал-майор Платов оформил приказом по полку, чем отчасти застраховал себя от лишних обвинений.

А все-таки, куда исчезли деньги, полученные полтора года назад? Вернул бы их Платов тем, кому они предназначались, не умри так неожиданно императрица, сквозь пальцы смотревшая на откровенный грабеж солдат полковыми командирами? Вряд ли. А вот с Павлом Петровичем шутить было опасно. Об этом знали все. И Матвей Иванович тоже.

Прошел еще один месяц. 23 июля 1-й Чугуевский полк остановился на ночлег у Вонючего Егорлыка, где и встретил его фельдъегерь. Он вручил Платову высочайший приказ, извещавший об исключении его из службы еще 10 мая и требующий немедленно следовать в Петербург. Платов передал командование полком К. А. Багратиону и в сопровождении фельдъегеря покатил в Петербург.

Князь Багратион принял командование и приказом по полку объявил лишь об отъезде Платова в Петербург и о расчете его с казаками, но об исключении шефа из службы тактично промолчал.

В начале августа фельдъегерская тройка примчала Платова в столицу, где он стал одним из первых «клиентов» генерал-аудиториата, нового военно-судебного ведомства, учрежденного Павлом I. Ему предъявили обвинение «в неудовлетворении казаков деньгами» и взяли под стражу. Правда, содержали на дворцовой гауптвахте и в одной компании с будущим сенатором Н. Я. Трегубовым и будущим военным министром А. И. Горчаковым. Николай Яковлевич первым из современников назвал Матвея Ивановича «плутом». Однако представленные документы и показания свидетелей убедили членов следственной комиссии в невиновности начальника всех Чугуевских полков.

7 декабря 1797 года состоялся суд. Сначала докладывал председатель следственной комиссии. Потом слово дали Платову. Заметно волнуясь, он сказал:

— Высокочтимые господа судьи! Как начальник я получал и хранил полковые суммы, но ни единого рубля из них не употребил в свою пользу. Не раздал же деньги казакам перед походом из опасения, что они, растратив их, останутся неисправными к службе, за что спрос был бы с меня… Казачьих сумм часто не хватало, поэтому мне приходилось употреблять и собственные деньги, так как я старался содержать полки в хорошем состоянии. Доказательством тому служит высочайшее благоволение, выраженное его императорским величеством моим чугуевцам, вернувшимся в Россию без потерь. А они дрались в авангарде…