Мария Грей - Мой отец генерал Деникин

Когда Ивану должно было исполниться 69 лет, до очередной манны небесной оставалось еще полгода. Однако Елисавета решила сделать мужу неожиданный и удивительный подарок. Она плохо говорила по-русски, но умела писать и еще лучше читать и обучила этому четырехлетнего сына. Когда наступил день рождения, мальчик встал и, сияя от гордости, начал читать статью из газеты. Иван остановил его:

— Довольно, малыш, ты считаешь меня совсем глупым. Я знаю, что мать тебя заставила выучить эти фразы наизусть. А ну-ка, прочитай мне это место, а потом вот это.

Антон почти не останавливался, хотя слова были очень трудные. Никакой подарок не мог порадовать так старого отца, как беглое чтение сына.

Сорок лет спустя Деникин, вспоминая в изгнании этот эпизод своего детства, вновь пережил его. Ко дню рождения моей матери он тайком научил меня читать, писать по-русски и считать до ста. Как моя мать должна бы быть горда и счастлива! Результат, однако, был обескураживающим. Подобно деду, отказываясь сначала верить своим ушам, она вдруг расплакалась и заперлась в своей комнате. Я и отец были поражены. Когда наконец дверь открылась, я услышала упреки:

— Ты совсем потерял голову, Иванович! Несчастному ребенку ведь только четыре года, и она определенно умрет от менингита.

Я, однако, выжила.

Освоив кириллицу, Антон легко одолел и латинский алфавит. Ребенок владел двумя языками. Его отец, хотя и понимал польский, говорил только по-русски, мать же никогда не знала русский достаточно хорошо. Антон говорил с отцом по-русски, а с матерью по-польски. Этих лингвистических познаний было недостаточно для того, чтобы сделать из Антона офицера. А, по утверждению родителей, ребенка явно влекло это призвание, что проявилось в его первый день рождения. По старому обычаю, перед ним положили на подставке крест, маленькую деревянную саблю, книги и стакан для водки. На что ребенок обратит внимание, то и должно было определить, кем он будет: священником, военным, ученым, служащим или же просто пьяницей. Ребенок сразу схватил саблю, затем на мгновение оставил ее, чтобы поиграть со стаканом, и потом снова взял саблю и уже больше не бросал ее.

Гаданье и сбылось, и не сбылось. Сабля действительно предрешила его жизненный путь, но и от книжной премудрости он не отрекся. А пьяницей не стал. Был пьян раз в жизни — в день производства в офицеры.

Однако будущему воину скоро должно было исполниться семь лет, и требовалась более серьезная школьная подготовка. Ближайшая школа находилась в Влоцлавске, на другом берегу Вистулы. Чего бы это ни стоило, надо было переезжать. Семья обосновалась в отдельной квартире на Пекарской улице: две комнаты, кухня и небольшая клетушка. Одна из комнат стала «приемной», родители и ребенок спали в другой. Немощный отец Елисаветы спал в клетушке. Нянька же жила на кухне. Уезжая из Шпеталь Дольного, Деникины хотели рассчитать няню: жизнь в городе очень дорогая, и они не могли платить ей жалование. Но служанка на коленях умолила их оставить ее с ними. Она отказывалась от жалования, довольствуясь только спальным матрацем и тарелкой супа, и осознавала себя как часть семьи.

И вот они все вместе во Влоцлавске. Елисавета находит кое-кого из своих прежних клиентов, но вышивка и шитье утомляют ей глаза, частые мигрени портят характер.

Каждое первое число месяца, принося пенсию, Иван готовится встретить упреки: едва получив деньги, он всегда тратит какую-то мелочь, давая в долг еще более бедным, чем он, друзьям, часто без всякой надежды на возвращение. Жена возмущалась:

— Ефимыч! Неужели ты не понимаешь, что нам самим не хватает на пропитание?

Много позднее я стану свидетельницей подобных же сцен, когда моя мать упрекала моего отца за такое же поведение.

Однажды, когда мигрень мучила ее особенно сильно, Елисавета не выдержала:

— В этом месяце мы не продержимся даже до 15-го. Очень дорого стоит твой табак.

В тот же вечер Иван перестал курить.

«Посерел как-то, — вспоминал Антон, — осунулся, потерял аппетит и окончательно замолк. К концу недели вид его был настолько жалкий, что мы оба — мать и я — стали просить его со слезами начать снова курить. День упирался, на другой закурил. Все вошло в норму».

Если Елисавета часто жаловалась на судьбу, то Иван обычно отвечал на эти причитания спокойным молчанием, что в конце концов успокаивало жену. Достоинство и значительность этого молчания во впечатлительной душе ребенка вызывали глубокое уважение.