Письму твоему тоже рад. Очень хорошо, что с приёмом все так славно получилось. Рад за тебя. Ты «развиваешься» нормально и даже вот становишься граждански активным человеком — это совершенно необходимо в наш век. На отшибе от жизни, а значит, от воистину дорогой действительности могут жить только себялюбы и равнодушные люди. Настоящий писатель не может быть этаким, у него обо всём душа болит. С наступающим вас праздником! Кланяюсь, целую, Виктор Петрович. Марья Семёновна присоединяется. В конце ноября, быть может, окажемся в Вологде.
15 ноября 1984 г.
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валентин! Да, конечно, русскую печку сложили, и очень красивую, тёплую, хотя эта современная интеллигенция, ну совсем охеревшая от мод, настаивала сотворить камин. Камин им, бля, сауну, участок с дачей, хрусталя, ковров и машинёшку, тогда хоть небо рушься — всем довольны!
Вы, если будете делать каменку (тоже ведь пижонство, только обратного порядка!), выбирайте средних размеров камень, желательно гладкий, обмытый водой, и зорко следите, чтоб не попал дресвяной, пористый камень, а то угорите и подохнете от пижонства в расцвете лет.
Я сейчас в больнице. Лёг на полмесяца подладиться перед поездкой в Ленинград, Вологду, и вот пришла телеграмма — 7 декабря в Японию. Зима у нас взялась за дело хорошо. Сегодня было минус 30 утром, да и неделю с лишним меньше минус 20 нету, но сухо, солнечно, морозно, погода моя, и я даже пытаюсь между уколами и процедурами работать. Два из четырёх летом написанных рассказа почти доделал, один мне и самому по душе — это попытка сделать подобие современных «старосветских помещиков», правда, в мужицком облике. Получилось и сурово, и трогательно, чего я и хотел. Рассказ большой — 62 страницы, и хоть в этом, в количестве страниц, я Николая Васильевича превзошёл, а в остальном-то никому и никогда его уже не превзойти. Он, как планета наша, видимо, неповторим в мироздании мысли, слова и природности, да и в изображении России и россиян. Даже Фёдор Михайлович в этом деле ему не соперник.
Стихами ты нам помог. Толи Гребнева стихи у меня есть, и я бы нашёл что-то, но стихотворение ангарского парня (Анатолия Кобенкова), лучшее из присланных, я бы и не узнал.
Провинция-мама! Взяли мы с Ромкой Солнцевым на себя благородный и тягостный труд — напечатать антологию одного стихотворения профессионально работающих авторов, чтоб как-то образумить публику, помешанную на Высоцком и ещё двух-трёх поэтах, ничего не читающую и не знающую, да и знать не желающую! Написали письма в организации, в города, поэтам — обрушился на нас поток книжек, папки рукописей. Не хочет провинциальный российский поэт отобрать своё лучшее стихотворение или не знает его у себя. Но больше из-за лени, из-за инертности, будто все ему обязаны, и мы тоже, а он оставил за собой право лишь ныть, жаловаться на невнимание, судьбу и бегать по платным аудиториям, сшибая червонец на простой и жидкий апплодисмент для самоутешения.
Конечно же, много хороших стихов попадается в море стихоплётства, есть просто выдающиеся поэты и среди живых — Володя Жуков, Федя Сухов, Асламов, те же покойные Ручьёв, Рубцов, Прасолов, но какое же количество ужасающее поэтического назьма, уже и перегноя. Горами, полосами, отвалами заполнены книжки с квасным местным патриотизмом, злобой дня, убогой уединённостью, плачем о деревне и криками о Родине, нигде никто не поднимается до откровения: «люблю Отчизну я, но странною любовью».
Не знаю, сколь будет пользы дорогому читателю от нашей работы, но для меня лично польза большая, она освободит меня от всяческих заблуждений, насчёт нашей «высокой» культуры вообще и от преувеличений всяческих в частности. [ Антология одного стихотворения российских поэтов «Час России» вышла в издательстве «Современник» в 1988 г. Составители В. Астафьев и Р. Солнцев передали гонорар за эту книгу в Детский фонд страны. — Сост. ]
Книгу, куда ты велишь, непременно пошлю, если ранее не послал (ты ведь мне уже писал об этом), коли не забуду. У нас расширяется квартира — подсоединяют соседнюю, двухкомнатную — задыхаюсь от книжной пыли, да и когда дети приезжают, спать негде.
Вот пока и всё. Писать неловко. Столик низкий, а пузо у меня, невзирая на болести, по-прежнему толстое, хоть я и хлеба не ем, и водку не пью, и ничего, кроме художественной литературы, не делаю.
Поклон твоим домашним и Саше Бологову. У Игоря-то Григорьева, наверное, тоже один хороший стишок найдётся? Помнится, когда он не дурел, вроде писал путём. Давайте, помогайте, россияне, доброму делу...
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу