Т. Констебль - 352 победы в воздухе. Лучший ас Люфтваффе Эрих Хартманн

Лицо Уварова побагровело от ярости, на лбу набухли жилы.

– Проклятый фашист! Ты проклятый фашист, Хартманн! Твои каникулы на кухне закончились. Слышишь! Больше не будет легкой работы и полного брюха. Ты будешь работать на строительстве дорог. Ты заплатишь за свое упрямство!

– И это все?

– Конечно, нет! Ты оскорбил меня, советского офицера. И за это ты получишь 10 дней карцера. 10 дней, ты слышишь? Уведите его!

Когда часовые начали подталкивать его к двери стволами винтовок, Эрих внутренне порадовался собственному самообладанию. Он подавил желание броситься на Уварова и задушить его. Каким-то образом он сумел остаться спокойным, и его воля одержала верх над волей Уварова. За такие победы не давали медалей и каких-либо других наград. За это он получил карцер.

Зловонная дыра, в которую его запихнули, была первым знакомством с дисциплиной НКВД. Она имела длину 9 футов, ширину 4 фута, высоту 6 футов. Каменная кладка стен, земляной пол, никакого отопления. Отдушина диаметром около трех дюймов в углу, затянутая сеткой, была единственным средством вентиляции и освещения. Под отдушиной стояло помятое жестяное ведро, служившее парашей. Никакой мебели.

Каждое утро охранники бросали в эту дыру 600 граммов хлеба, два литра воды и 5 граммов сахара. Спать приходилось на промерзшей голой земле. День от ночи можно было отличить только по лучу света в отдушине. Эрих понял, что карцер предназначен для того, чтобы ломать самых упрямых. Одиночество, зловоние и холод должны были подавить решимость. Голод подтачивал силы. Если бы Эрих не нашел, на чем можно сосредоточить мысли, он просто сошел бы с ума. И тогда он мысленно обратился к Уш.

Он мысленно прокручивал перед собой все дни своего детства и первой любви, как крутят старый, но любимый фильм. Он вспоминал мельчайшие детали их свиданий в театре Вейля, их дни в танцклассе, счастливые и редкие свидания во время военных отпусков. Он пытался угадать, будет их ребенок мальчиком или девочкой. Он должен родиться как раз в это время. Может, у него будут красивые светлые волосы, как у самого Эриха. Может, ребенок будет симпатичной темноволосой девочкой, как Уш.

Со времени первого заключения в штрафном карцере в Грязовце Эрих сохранил ощущение полного внутреннего контакта с Уш, который давал ему неописуемое внутреннее спокойствие и удовлетворение. Темнота становилась его другом. Она помогала Эриху отрешиться от окружающего и мысленно преодолевать разделяющее их пространство. Внутри него что-то оживало, когда он обращался мыслями к Уш, находясь в этих мрачных подземельях. Он словно включал маленькое динамо, питавшее его жизненной энергией. Любовь и гармония его семейной жизни, его способность сосредоточиться на этих приятных воспоминаниях в конечном итоге оказались сильнее испытаний, которым его подвергали психопаты из НКВД.

Страдания первых лет заключения в советских лагерях лучше всего опишет сам Эрих Хартманн в письме своей жене от 30 октября 1947 года, которое сумел вывезти из России один из пленных. Несколько таких же тайком переправленных писем были единственной весточкой, которую Эрих сумел отправить жене мимо цензуры за 10,5 года. Официальные отношения ограничивались 25 словами на почтовой открытке. Но даже их НКВД часто сокращало на 5 или 10 слов. Это письмо хорошо показывает горечь и разочарование заключенного.