В 1961 году, закончив факультет журналистики МГУ, я пришла работать в только что организованное агентство печати «Новости». Однажды мне поручили заказать статью к семидесятипятилетию замечательного художника Владимира Михайловича Конашевича и как возможную кандидатуру автора статьи назвали Маршака.
Выбор этот не был удивительным: Конашевич проиллюстрировал множество книг Самуила Яковлевича, его великолепные рисунки, так же, как и стихи Маршака, были постоянными спутниками нашего детства. Руку этого художника не спутаешь ни с какой другой.
Но вот незадача: у меня к тому времени уже был опыт общения с известными людьми, опыт печальный: как правило, они крайне неохотно соглашались выступить в АПН — эта организация была тогда мало кому известна.
Поэтому немедленное и охотное согласие Маршака написать статью к юбилею Конашевича на некоторый период жизни окрылило меня. И за готовой статьей я, конечно, поехала сама: не хотела упустить случая посмотреть на живого Маршака.
Статья статьей, но сколько же интересного, занимательного, полезного он мне рассказал! О людях, с которыми встречался, о времени сегодняшнем и вчерашнем. Какие-то точно увиденные эпизоды, случаи из жизни. «Приду домой, — думаю, — запишу». А пришла домой и — не записала. Так показалось: ведь все это он рассказывает каждый день своим близким, людям, насколько я знаю, пишущим. Поэтому воспоминания его наверняка давно записаны, зафиксированы, чего же мне вмешиваться?
И вот во время нашего увлекательнейшего разговора (говорил Маршак, я только слушала) он вдруг и предлагает:
— Ведь ваш отец знает столько интересного, рассказывает что-то, наверное. Почему бы вам не написать книгу «Рассказы моего отца»?
Щедрый человек, он, видно, думал, что это каждому доступно — сесть и написать книгу. Здесь хочется нескромно добавить: хорошо, что он напал на меня. Но я ведь тогда, как уже говорила, была начинающей журналисткой, без всякого опыта работы, писать только еще пробовала, какой уж тут разговор о книге. Но головой я покивала, согласилась, что книга такая должна быть. И идея эта осталась во мне жить. Тем более что отец действительно был великолепный рассказчик. Говорил он живо, ярко, образы умел строить двумя штрихами, приметливости его можно было позавидовать.
Такое не воспроизведешь на бумаге. Как вообще передать живую, сочную человеческую речь?
Известно всем: кажется, что, чем обладаешь, что постоянно в пределах доступности, — с тобой навечно. Рассказы отца были с нами — мамой и двумя моими братьями — всегда. Он повторял их множество раз — по требованию друзей. Содержание всем давно было известно, важен был сам рассказ, его самобытность. И думалось, их не надо записывать, они и так помнятся.
Отец умер, и рассказов не стало. А они не записаны, они только в нас, его самых близких. Вот тут-то я и схватилась за перо. Пока помню, пока не забыла. Как водится, что имеем, не храним…
Не уверена, что мне полностью удалось передать манеру рассказа отца — уж слишком она была личностной, только его — и ничья больше. Может быть, в этих рассказах больше меня самой, но все-таки я его дочь, его частица, и все во мне — от него.
Знающие люди говорили, что я выбрала очень сложный способ передачи материала — от собственного лица героя. Мне так не кажется: эта форма представляется мне простой и логичной. Я шла от рассказов моего отца. Как получилось — не мне судить.
И еще. В этих рассказах нет ни слова выдумки. Даже маленькие детали, мелкие эпизоды — все было на самом деле. Может быть, не точно в то время, о котором пишу, может быть, раньше, может быть, чуть позже, но все было. Я, наверное, слишком щедро рассыпала эти факты, которых для умелого человека хватило бы на несколько произведений, но позволяю себе считать: каждую вещь надо писать как свою последнюю.
Все, мною сказанное, совершенно не относится к повести. Она — вымысел. Если даже у кого-нибудь возникнет искушение провести параллели между реально существующими людьми и персонажами повести, то это будет глубоким заблуждением. Повесть — плод моей литературной фантазии, основанный на знании определенного жизненного материала. Хотя я не стану отрицать, что внутренняя связь между рассказами отца и настроением повести, безусловно, есть. Их связывает и единственный реальный персонаж, которого, в дань уважения и памяти, я вывела в повести под его настоящим именем, — конь отца. Все написанное о нем — чистая правда.
Читать дальше