Николай Попель - В тяжкую пору

- Я из окна Михаил Михалыча твоего приметил... Может, зайдешь ко мне в штаб? Нет? Ладно, давай хоть здесь присядем в тенечек.

Мы зашли в сад, легли на траву, расстегнули воротники, сняли фуражки. С радостью смотрю на Фотченко. Что-то чуть непривычное в его лице. Не подозревал, что у блондина Пети густая черная щетина на щеках. Он брился ежедневно, а сегодня, видно, не успел.

- Трудно, ох, до чего трудно! Нет бронебойных снарядов, мало противотанковой артиллерии, а у Гитлера и того и другого хватает, навез. Я ведь с ним, сукиным сыном, знаком. Подготовился он крепенько, всерьез. Учел Каса дель Кампо. Там две машины против одной республиканской пускал - не получалось. Так здесь, проститутка усатая, по четыре бросил. И все равно не получится! Если бы ты видел, как мои орлы дерутся... Снаряды кончатся - на таран идут...

Тот же Петя Фотченко - кипящий, страстный, увлекающийся. Смотрю на него и восхищаюсь - ничего природа не пожалела для этого человека: ни красоты, ни ума, ни отваги, ни обаяния. Как можно не любить комдива Фотченко! Красноармейцы рассказывают легенды о его подвигах в Испании и Финляндии. У Фотченко уже четыре ордена. Командиры на лету ловят каждое его слово. Начальство на совещаниях ставит в пример. Даже самый придирчивый народ командирские жены - неизменно одобряют полковника. Но это не дешевая популярность, не плоды легкого заигрывания.

Фотченко предан армейской службе. А быть преданным наполовину он не умеет. Я удивился, когда однажды узнал, что у Фотченко чуть ли не лучшее в округе подсобное хозяйство, и при встрече спросил:

- Откуда у тебя такие усадебные дарования? Он пожал плечами:

- Во-первых, не у меня, а у хозяйственников. Во-вторых, это же людям нужно.

Фотченко удивительно понимал и чувствовал все, что нужно людям. Не по обязанности, а по внутренней потребности.

Он любил направлять своих командиров на курсы, в академии. Переписывался с каждым, а на праздники слал посылки - подсобное хозяйство и здесь помогало.

Еще он любил - но об этом не знали в дивизии, это он позволял себе только, когда был в отъезде или отпуске,- добрую компанию к вечеру. И чтобы песня, чтобы на столе всего много, чтобы до утра...

Но сейчас наша встреча была очень короткой. Мы распрощались через несколько минут и больше уже не виделись. Полковник Фотченко погиб в августе сорок первого...

Когда до Яворова оставалось километров пятнадцать - двадцать, в узком проходе между разбитыми грузовиками и перевернутыми повозками моя "эмка" нос в нос столкнулась со штабной машиной. Разминуться невозможно. Я вышел на дорогу. За встречным автомобилем тракторы тащили гаубицы.

Меня заинтересовало - что за часть, куда следует. Из машины выскочили майор со старательно закрученными гусарскими усами и маленький круглый капитан. Представились: командир полка, начальник штаба.

- Какая задача? Майор замялся:

- Спасаем матчасть...

- То есть как - спасаете? Приказ такой получили?

- Нам приказ получать не от кого - штаб корпуса в Яворове остался, а там уже фашисты. Вот и решили спасти технику. У старой границы пригодится...

Второй раз за какие-нибудь час-полтора я слышал о старой границе. Мысль о ней, как о рубеже, до которого можно отступать, а там уж дать бой, накрепко засела в мозгах многих красноармейцев и командиров. Такая мысль примиряла с отступлением от новой государственной границы. Об этом - заметил я у себя в блокноте - надо будет при первой же возможности предупредить политработников.

Что до гаубичного полка, то мне стало ясно: артиллеристы самовольно бросили огневые позиции. Я приказал остановиться, связаться с ближайшим штабом стрелковой части и развернуть орудия на север.

Усатый майор не спешил выполнять приказ. Пришлось пригрозить:

- Если попытаетесь опять "спасать матчасть",- пойдете под суд. А начальника штаба прошу ко мне в машину, поедем в Яворов.

В Яворове немцев не было. Город подвергался следовавшим один за другим артиллерийским и воздушным налетам. Штаб стрелкового корпуса забрался в глубокий подвал под костелом. Мы долго спускались по крутой каменной лестнице. После улицы здесь казалось особенно темно. Одна-единственная лампочка болталась на наскоро протянутом проводе в центре большой сводчатой комнаты.

Я передал куда-то торопившемуся оперативному дежурному кругленького капитана-артиллериста, разыскал комкора, представился. Тот оторвался на минуту от карты, снял очки:

- А, ждем, ждем. Скорее бы уж танки подошли... И снова заправил за уши роговые оглобли, склонился над десятиверсткой: