Юрий Борев - Луначарский

А я вызван на заседание в Совнарком и должен уезжать. Вы задаете, быть может, самый важный вопрос для истории всего двадцатого века. Мы вступили во вторую его четверть и многое уже ясно, а многое прояснится лишь позже. Я надеюсь, кто-нибудь из вас — молодых людей, посвящающих свою жизнь культуре, — напишет роман, или историческое исследование, или философское эссе и ответит на интересующий вас вопрос. Впрочем, возможно, это будет произведение, объединяющее и то, и другое, и третье. Сейчас не надо загадывать ни жанр, ни даже форму общественного сознания, в которой можно будет осуществить такой замысел и высказать свое, быть может спорное, но весомое мнение по этому вопросу. Желаю вам успеха.

По синему осеннему небу над Парижем плыли белые облака. Рассвет излишествовал и украшал их розовой опушкой. Это был час, когда в тюрьмах приводят в исполнение смертные приговоры, а в пекарнях из печи вынимают свежие круассаны. В такой час обыватель мирно спит в постели, вор тайком вершит свое дело, влюбленный горячим поцелуем будит возлюбленную, революционер замышляет восстание, приговоренный к казни с трепетом ожидает своего палача, поэт, осененный вдохновением, пишет сонеты в дар Лауре, или запечатлевает в поэме образ Беатриче, или ломает карандаш о папиросную коробку, записывая строки в честь Лили. Улицы еще погружены в сумрак, вершина Эйфелевой башни горит, подожженная утренним солнцем, а на вокзал прибывают ранние поезда.

Коренастый человек в строгом старомодном пальто, с маленьким баулом в руке, выйдя из женевского поезда, не стал брать извозчика и не торопясь двинулся от вокзала в сторону парка Монсури. Путь был неблизким. И все же через час он уже шагал по парковой аллее, которая вывела к старинным фортификационным сооружениям. Здесь, несмотря на ранний час, кипела жизнь: солдаты проходили учения. Недавно прошел дождь. Коренастый человек шел по облакам, плавающим в лужах. Он свернул в кривую окраинную улочку, одним концом упирающуюся в допотопный оборонительный земляной вал, вошел в трехэтажный дом, поднялся на второй этаж и постучал в дверь.

Когда высокий заспанный господин в ночной пижаме открыл, незнакомец, чуть картавя, спросил:

— Вы Луначарский?

Спросонья плохо понимая, что происходит, человек в пижаме утвердительно кивнул и, близоруко щурясь, неприветливо оглядел гостя и про себя прикинул: года тридцать три — возраст Христа, как говорится…

— Вы не от Ленина ли? — спросил он, не предлагая раннему посетителю войти.

Незнакомец не придал никакого значения недружелюбному приему и спокойно удостоверил:

— Я и есть Ленин.

Луначарский совершенно проснулся, смутился и пригласил:

— Пожалуйста, входите.

Хозяин почувствовал себя неловко из-за резкого перехода от нерасположения к радостной приветливости, которую гость, не ровен час, может принять за подобострастие. К тому же он застеснялся своей пижамы и, чтобы скрыть смущение, грубовато спросил:

— Что это вас так рано принесло?

Ленин, неспешно раздеваясь, рассудительно ответил:

— Если вы полагаете, что я приехал за вами слишком рано, то я, напротив, считаю, что приехал поздно, потому что вы здесь зря теряете время. У нас из-за вашего промедления застопорилось дело с выходом первого номера газеты «Вперед». Если же вы имеете в виду ранний час утра, то я, прошу прощения, не рассчитал с поездом и не думал, что приеду на рассвете.

Луначарский проводил гостя в комнату, усадил за стол и, извинившись, удалился в спальню, откуда послышались сонный ворчливый женский голос и успокаивающий, что-то объясняющий фальцет Луначарского. Потом он вышел уже в костюме, в пенсне, но без галстука и стал готовить завтрак. Вскоре на столе появились бутерброды и чай. Новые знакомые с аппетитом ели, оживленно обмениваясь репликами.

Ленин посетовал:

— Вот уж три с лишним месяца я никак не могу вас поймать. Я уже «Зверя» за вами посылал в Париж.

Увидев недоумение в глазах Луначарского, Ленин разъяснил:

— «Зверь» — это кличка товарища Эссена. Он в начале августа ездил вас разыскивать.

Луначарский невольно взглянул на календарь, висевший на стене, не поленился встать и сорвал вчерашний листок. Открылось нынешнее число: 19 ноября 1904 года. Снова садясь за стол, он объяснил:

— Я в начале августа был еще в Киеве, и меня по поводу социал-демократической сходки за Днепром пыталась «с поличным» поймать полиция.

Читать дальше