Константин Сапожников - Уго Чавес. Одинокий революционер

Моё «досье» пополнялось, постепенно складывался начальный «эскизный образ» Чавеса. Главный вывод: интеллектуальный потенциал венесуэльского президента гармонично совмещён с его энергетикой преобразовательного действия. Он не только говорит, но и делает, пытается делать. Поневоле начинаешь задумываться: не является ли Чавес и в самом деле тем избранником, той личностью, которой предназначено сыграть одну из ключевых ролей в изменении хода мировой истории в XXI веке?

Боливарианская революция Чавеса — это эксперимент, который бросает вызов неолиберальной модели развития. Лозунг антиглобалистов «Иной мир возможен» лучше всего отражает направленность боливарианских реформ, осуществление которых встречает внутри страны сопротивление со стороны олигархов, крупного бизнеса, ориентирующегося на США, традиционных политических партий, которые скомпрометировали себя за сорок лет правления, и партий-«новоделок», созданных для того, чтобы потенциальный электорат, голосуя за политический молодняк, вернул к власти «стариков».

В 2002 году многоликая оппозиция объединилась в Демократический координационный центр (ДКЦ). Давление Центра на правительство Чавеса становилось всё более жёстким и бескомпромиссным. Постоянные забастовки, манифестации, марши и акции протеста, апелляции к мировому общественному мнению, обращения в ООН, ОАГ, другие международные организации — для любого правительства в Латинской Америке подобный натиск был бы смертельным. Нечто подобное уже происходило в Боливии, Аргентине, Эквадоре, других странах. Президенты спешили уйти в отставку или спасались бегством. В Венесуэле в самые первые месяцы после приезда мне казалось, что ещё чуть-чуть — и Чавесу придётся покинуть свой пост…

Расшифровывая «феномен Чавеса», я старался не пропускать его пресс-конференции в президентском дворце Мирафлорес. Больше всего, конечно, запомнился Чавес на самой первой пресс-конференции, на которой я побывал. За два часа до её начала в компании коллег-журналистов разных стран я прошёл через стальную калитку на территорию президентского дворца. Потом последовала процедура регистрации, проверка фотоаппаратуры, содержания карманов «на металл». Сотрудники охраны отводили журналистов небольшими группами в Зал Айякучо, где традиционно проходят подобные встречи. Потянулись минуты ожидания, зал постепенно наполнялся. Журналистская братия подкреплялась бутербродами, кофе и апельсиновым соком.

На невысоком подиуме появился помощник Чавеса, разложил на столе папки с документами, какие-то бумаги, стопку книг, поставил карандашницу с ручками и цветными фломастерами. Потом посмотрел по сторонам, обратил внимание, что портрет Либертадора Симона Боливара на стене висит чуть косо, и попросил охранника поправить его. Именно этот портрет был сослан заговорщиками в тёмный чулан в быстротечные часы их торжества, когда казалось, что Чавес — навсегда перевёрнутая страница венесуэльской истории. Портрет Боливара был «репрессирован» за то, что слишком часто появлялся на официальных снимках президента и в восприятии венесуэльцев ассоциировался только с ним.

Чавес возник на сцене внезапно, дружески помахал рукой залу и деловито, по-хозяйски устроился в кресле, стилизованном под старину — кожа, резной декор. Вот он какой: крепко сбитый, смуглое крупное лицо с полуиндейскими, полунегритянскими чертами, по-армейски коротко подстриженные чёрные волосы без признаков седины, подкупающе открытая улыбка. От президента веяло душевным и физическим здоровьем, уверенностью, внутренним спокойствием. Наверное, не только мне показалось, что его аура, тёплая и умиротворяющая, как Карибское море, заполнила пространство Зала Айякучо.

Мои соседи оживились и дружно защёлкали затворами фотоаппаратов. Чавес не торопился начинать пресс-конференцию и всем своим видом показывал: у меня всё в норме, я восстановился после тяжёлых испытаний в дни переворота, никуда не тороплюсь и намерен общаться со всеми вами долго и обстоятельно…

Большую часть пресс-конференции Чавес посвятил анализу апрельских событий. Временами казалось, что президент излагает по памяти, близко к тексту, отрывки из своих ещё не написанных мемуаров. Этот отстранённый взгляд Чавеса на самого себя поразил меня тогда больше всего и не перестаёт вызывать удивление и недоумённые вопросы до сих пор. Один из них: по какой причине эта отстранённость? Может быть, венесуэльский лидер, человек прагматичный, цепкий, богато одарённый от природы, порою и сам не без изумления (как бы со стороны) созерцает самого себя, хитросплетения своей жизни, её кризисные и взлётные моменты? Ведомый некоей высшей волей, он продвигается всё дальше по незавершённым линиям судьбы, не задерживаясь надолго на промежуточных остановках. Всякий раз он ставит перед собой всё более труднодостижимые задачи и с фаталистическим упорством добивается их решения.