Вера Чайковская - Тышлер - Непослушный взрослый

Как видим, тут меняется ракурс. Художник обозревает свой век в целом — в «космической» перспективе. Такая перспектива была в высшей степени свойственна и Тышлеру. Он не оставил таких развернутых воспоминаний, как Лабас, но представляется, что и он, проживший большую часть XX столетия (1898–1980), мог во многом согласиться с другом своей молодости. Впрочем, Тышлер не любил ни к кому присоединять своего голоса. Да и лабасовского восторга перед техническим прогрессом у него не было.

Но то, что он был не только свидетелем, но и деятельным участником [7] Здесь и далее выделено автором. важнейших событий своего времени — не подлежит сомнению. Много всякого, и плохого, и хорошего, пришлось ему пережить вместе с веком, сопротивляясь его повадкам «волкодава» и восхищаясь его «космическому» замаху, энергии, свершениям. (Поздний Тышлер напишет целую серию работ «Путешествие в космос», пластически осмысливая головокружительное расширение «человеческого» пространства.)

Тем интереснее разглядеть этот живой, сложный, постепенно проступающий «на стеклах вечности» узор жизни художника.

…Автобиографический текст 1930-х годов, написанный Тышлером для неведомого издания, имеет на обороте последнего листа (а рукопись внезапно обрывается) несколько слов и фраз, набросанных рукою художника:

«Искренность Любовь к своему ремеслу Знание своего решения».

Отрывок уже после смерти художника был случайно найден и опубликован его второй женой — искусствоведом Флорой Сыркиной [8] Тышлер А. О себе / Публ. Ф. Сыркиной // Юность. 1989. № 11. С. 66. (Рукопись переопубликована в книге: Связующая нить: Б. Пастернак, А. Тышлер. Ставрополь, 1990.) .

Написанное на обороте звучит как некий «внутренний завет», нравственный маяк, дающий ориентиры в лабиринтах жизни.

Флора Сыркина датирует этот текст второй половиной 1930-х годов, но Тышлер пишет в нем, что его мать еще жива,а она умерла в 1933 году. К тому же он упоминает о десятилетии своей работы. Сам художник считал началом своей выставочной деятельности то 1920-й (выставка Культур-Лиги в Киеве), то 1922 год [9] Самые ранние сохранившиеся тышлеровские работы датируются 1916 годом. . Поэтому мне представляется, что автобиография писалась не в конце, а в начале 1930-х годов. В сущности, к этому моменту Тышлер уже «земную жизнь прошел до половины» и остановился, размышляя над пройденным.

И не потому ли эта жизнь кажется столь цельной, музыкальной, «рифмующейся» разными своими периодами, что «маяк» светил Тышлеру и до того, как он взялся за рукопись и написал свои «фразы», и после того?

В них много парадоксального.

Искренность — у театрального художника, фантазера, выдумщика — в чем она?

Что означает «любовь к ремеслу», почему не к «мастерству», — как полагается художнику-профессионалу?

И что значит «знание своего решения»? Какого решения? Разве оно может быть единственным на всю жизнь? Каждый миг жизни предполагает какие-то свои, и очень конкретные, решения.

Но нет! Тышлер абсолютно точно сформулировал свое жизненное credo. Об искренности и ремесле мы еще поговорим, а сейчас о третьем пункте — важнейшем.

Мне кажется, речь идет о каком-то интуитивном, плохо поддающемся словесным формулировкам императиве, который вел по жизни этого, на внешний взгляд, очень веселого, легкого, если не легкомысленного человека — Сашу Тышлера, — как радостно и запросто называют его и хорошо знавшие художника люди (живописцы Александр Лабас, Александр Осмеркин), и дети (дочка Михоэлса, Наталья — бывшая в описываемые ею времена девочкой), и почти посторонние (сестра поэта Владимира Луговского, художница Татьяна Луговская, видевшая его на улицах Ташкента в годы эвакуации), да и сам он письма к сыну-подростку подписывает этим именем.

Саша Тышлер — красивый, живой, невысокий, но очень ладный, необычайно талантливый, с обаятельной белозубой улыбкой, сводившей с ума женщин…

А он пишет для самого себя о каком-то «знании своего решения» и живет вовсе не как «птица небесная», а следуя внутреннему голосу. Может, это его и вывело, вынесло, спасло в самые трудные годы?

«Легкий» и «веселый» Тышлер с такой неуклонной настойчивостью осуществлял свое жизненное — художественное — предназначение, что приятель, кинорежиссер Борис Барнет, незадолго до войны решил снять его в роли Наполеона (который ведь тоже «знал свое решение»), Тышлер удачно снялся в пробах, но помешала война…