Андрей Волос - Возвращение в Панджруд

— Что за зверье, господи!

— Да, да, — рассеянно сказал Джафар. — Хватит, дорогой мой. Согласись, что, даже если мы так зальем слезами округу, что расплодим лягушек, глаз у меня не прибавится.

Поднес пиалу ко рту, отпил.

— Это же звери, а не люди! — воскликнул Бухари плачущим голосом. — Почему именно с вами такое несчастье!

Джафар раздосадованно крякнул, посопел, потом сказал с усмешкой:

— Интересный вопрос, не спорю. Боюсь, правда, мы не найдем на него простого ответа. Скажи лучше, почему ты стал вдруг обращаться ко мне на “вы”? Думаешь, слепой я заслуживаю большего уважения, чем зрячий?

— Нет, не могу поверить, не могу! — повторял Бухари сквозь слезы.

Слепец взмахнул рукой, и пиала с громким треском раскололась о стену. Робкое пламя масляного фитиля испуганно затрепетало, тени метнулись по углам кельи.

— Ты заткнешься, наконец?! Или так и будешь выть, как поганый шакал?!

Бухари оцепенел.

Было слышно только тяжелое дыхание.

— Прости, — сказал в конце концов Джафар, протягивая руку, чтобы нашарить его ладонь и сжать ее. — Прости. Я не хотел. Прости. Видишь, у меня тоже выдержки не хватает, и я...

Бухари, всхлипнув, припал к его коленям.

— Ладно, перестань, — говорил Джафар, трепля его по плечу. — Перестань. Новые глаза мне уже никто не подарит, согласен? Не проводить же остаток жизни в бесконечных стенаниях. Шеравкан!

— Да?

— Придется заплатить за эту чертову пиалу... у нас еще есть деньги?

— Деньги?! — встрепенулся Бухари. — Бог с вами! Не думайте о деньгах! Уже завтра к полудню я буду в Бухаре. Я везу восемь тюков пенджабского кимекаба [24] Кимекаб — шелковая материя, тканная золотом или серебром. . Восемь тюков златотканого кимекаба! Вы же знаете, племянник дал мне в долг под сорок процентов годовых... видите, вы меня отговаривали от этого предприятия, а как все славно вышло. Завтра я заложу часть и тут же пришлю вам деньги. Какой смысл идти в Панджруд пешком? Вы наймете повозку и...

— Тебе нельзя сейчас в Бухару, — прервал его Джафар. — Тебя тут же подгребут. Сочувствовал карматам? — сочувствовал. Со мной и с Муради знаком был? — был. Речи возмутительные слушал? — слушал. Этого хватит, уверяю тебя. В лучшем случае — станешь таким, как я. В худшем — вовсе голову снимут.

Бухари поежился.

— Разве они еще не остыли?

— Не знаю. Говорят, возле Арка кровь ручьями текла.

Купец ахнул.

— Так говорят, — невозмутимо уточнил Джафар.

— Но прошло уже полтора месяца, — робко заметил Шахбаз Бухари. — Может быть, все успокоилось? И потом, разве я — важная птица? Я всего лишь ваш ученик... мои стихи мало кому интересны.

Джафар пожал плечами.

— Насчет того, насколько успокоилось, не знаю... В яме сидел. Да и вообще мало что мог разглядеть... Ну да, конечно, тебя мало в чем можно обвинить... заходил иногда вместе с другими молодыми поэтами... рассуждал о поэзии... казалось бы, это не преступление. Но ведь можно и иначе вопрос поставить: с кем рассуждал о поэзии? С бунтовщиком Муради рассуждал, с поощрителем карматских идей Джафаром Рудаки рассуждал. Если с ними рассуждал, значит и сам такой.

— Да-а-а, — вздохнул Бухари.

— И потом: был бы ты бедняк — дело другое. Но ты, к сожалению, человек сравнительно обеспеченный. Дом у тебя... имущество кое-какое... деньги в обороте... товары вот из Индии везешь. Почему не попользоваться? Тут же: так, мол, и так, поэт Шахбаз Бухари прибыл в Бухару с бесценным грузом пенджабского кимекаба. Кто сей Шахбаз? Известно кто: приверженец всемирной справедливости, сторонник двенадцатого имама, враг порядка и возмутитель спокойствия. Следовательно, сам он подлежит немедленной казни, а кимекаб его бесценный — столь же немедленной конфискации. Как прикажете, господин Гурган: прямо сейчас башку снести? А насчет кимекаба не беспокойтесь, доставим в сохранности.

И Джафар рассмеялся, качая головой, — похоже, ему нравилась собственная речь.

Бухари молчал, грызя ноготь на большом пальце.

— Пока соберешься объяснить, что вовсе ты не приверженец никакой, а напротив — верный слуга нового эмира. Впрочем, не знаю, — неожиданно переменил он мнение. — Может, и не так. Все-таки ты больше купец, чем поэт... пишешь не много, стихи твои малоизвестны... да и вообще.

Джафар осекся, будто чуть не сказал лишнего, пожевал губами.

— Да я не обижаюсь, учитель, — усмехнулся Бухари. — Я и сам знаю, что у меня таланта немного. Я ведь почему за стихи взялся? Понравилось мне с поэтами время проводить. Совсем другие люди. Со своим братом-купцом о чем толковать? Где повыгодней купить, как везти да кому сбыть подороже. День слушаешь, два, неделю, год — прямо выть хочется. А к поэтам придешь — благодать. Душа отдыхает! Они все о высоком. О божественном!