Раиса Горбачева: Я надеюсь…

В Сибирь отец приехал весной 1929 года. Сам он из Чернигова, а весной 29-го приехал в Сибирь.

— В какое место конкретно?

— Приехал на строительство железной дороги. Первой железной дорогой, которую отец строил, была дорога Рубцовск — Риддер на Алтае. Его родители — отец, Андрей Филиппович, и мама, Мария Максимовна, — бросили в селе землю и перебрались на жительство в город — Чернигов. Бросили, оставили землю, потому что не могли прокормиться с нее. А отец в поисках работы приехал с товарищами в Западно-Сибирскую область — так она тогда называлась. Сейчас это Алтайский край. Приехал на строительство железной дороги. Строительство этой дороги проходило через село, где родилась моя мама, Веселоярск. Да-да, есть такое село — я только что получила оттуда письмо с новогодними поздравлениями…

В одном из интервью Михаил Сергеевич сказал обо мне, что я родом из Сибири, с Алтайского края, из Рубцовска. И там проявили интерес ко мне, к моей маме. Меня трогает этот доброжелательный интерес. Так вот, здесь, в Веселоярске, и сошлись судьбы моих родителей. Вел-вел отец дорогу и привел — прямо к свадьбе.

Веселоярск — красивое название. Немного таких названий у нас. Любим мы почему-то выставлять на первый план не самое лучшее в характере наших мест — национальная черта, что ли? Едешь иной раз, читаешь названия и прямо огорчаешься: Грязнуха какая-то, Черный Яр… А тут — Веселоярск!

— Нечто похожее еще Гоголем замечено…

— Я была первым ребенком в семье. По православной традиции меня крестили. Не в церкви — какая уж там церковь в 1932 году, в самый разгар борьбы с ними, церквами, — а на квартире у священника. Правда, имя выбрали не из святцев. Вы же знаете традицию: раньше священник предлагал имя, отыскивая его в святцах. А мое имя выбирали уже сами родители. Отец выбрал. Известно, как много у нас красивых народных, славянских, русских имен. А тогда уже появились и новые имена. Новые имена нового времени. Среди моих сверстниц много Октябрин, Владилен. Стали появляться и имена новой интеллигентной волны — Нелли, Жанна, Алла. А отец назвал меня Раисой. Раечка. Он мне потом объяснил, что для него оно означало «рай». Райское яблочко.

— В наших местах это тоже распространенное имя. Но такого объяснения я никогда еще не слыхал. У Вашего отца хорошая фантазия!

— Не забывайте, что я была первым ребенком. Отец, очень любивший всех своих детей, все-таки всю жизнь был особо привязан ко мне. К своему первенцу. И очень гордился мной. Последние месяцы своей жизни, находясь в больнице, здесь, в Москве, говорил мне, что почему-то все время вспоминает свою мать и меня, меня — маленькую. Я ведь знал, чувствовал, что именно ты будешь спасать мою жизнь, говорил мне в больнице. К сожалению, надолго спасти его не удалось. У него была сложная операция. В 1986 году отца не стало…

Эта картина — как я сижу у него в больнице и как он говорит мне свои, в общем-то, прощальные слова — вызывает у меня слишком много личных переживаний. Может быть, не надо о таком? Не стоит?

У нее тихий голос. Тихий и вместе с тем отчетливый. Ее легко представить в аудитории. Я знаю, что когда-то в Ставрополе студенты, а среди них были мои друзья, охотно ходили на ее лекции. Таких преподавательниц охотно слушают еще и потому, что на них, почти ровесниц самих студентов, приятно смотреть. Но сейчас это другой голос, нежели тот, который время от времени слышится с телеэкрана. Сейчас это — голос дочери, чью аудиторию, в сущности, составляет один человек: она сама.

— Если не говорить, не вспоминать о таком, то о чем же тогда и вспоминать?

— Родители матери, — продолжает, справившись с голосом, — Петр Степанович и Анастасия Васильевна — тоже потомственные крестьяне. Легко ли им жилось? Не верь, говорит мне сейчас мама. Не верь, что процветали крестьяне в прошлом! Тяжкий, беспросветный труд. Земля, скотина, скудная еда. А бедная твоя бабушка! — восклицает всякий раз моя мама, Александра Петровна. Каторга у нее была, а не жизнь! Каторга! Пахала, сеяла, стирала, шестерых детей кормила. И — всю жизнь молчала.

Мамина сестра — Вера — умерла в шестнадцать лет. Почему? Точно никто не знает. Лечения ведь никакого не было. Старший брат — Александр — умер в двадцать шесть. Почему? Тоже не знают.

Землю родителям дал Ленин — так всегда говорит моя мама. Раньше у них своей земли не было. Сказали, вспоминает мама, бери, сколько хочешь, сколько можешь обрабатывать. Но в начале 30-х годов семья деда была раскулачена, лишилась земли и дома, стала жить временными заработками. А затем деда, говорит мама, обвинили в троцкизме, арестовали, и он бесследно исчез.