Николай Николаев - Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана

Теперь, пополнившись новым членом, группа достигла контрольно-пропускного пункта между Гамбургом и Бремерхавеном, откуда немецкие подлодки готовились ускользнуть от союзников. Гиммлер знал, что у друзей Бормана были планы побега, и он надеялся, что они не придадут значения тому факту, что Гиммлер значился в списке врагов Бормана, подлежавших уничтожению. Мысли о побеге питались еще и прежней верой в то, что Европа будущего не сможет обойтись без него. «Я буду нужен ей как министр полиции… Эйзенхауэр должен согласиться с этим», — считал Гиммлер.

Бывший король концентрационных лагерей пребывал в «мечтательной задумчивости», как показалось сержанту разведвойск Великобритании, первым осматривавшим группу. Сержант не сразу узнал Гиммлера. Граф Лутц Шверин фон Крозиг, министр иностранных дел правительства Деница, вспоминал, что Гиммлер был уверен в скором начале долгожданной войны между большевиками и западными союзниками, в которой нацисты станут решающей силой и «добьются того, чего не смогли достичь в предыдущей войне». Шверин фон Крозиг, один из бесчисленных немецких графов, когда-то считал Гиммлера избранным спасителем Германии. Теперь же он пытался заслужить снисхождение Эйзенхауэра, заверяя, что он и Дениц планировали провести расследование происходящего в концентрационных лагерях.

…Британский сержант задержал всю группу. Ему показалось подозрительным, что на них была гражданская и военная одежда, в которой выделялись серые форменные куртки немецкой полевой полиции. Надень они шинели регулярной немецкой армии, все бы обошлось. Но полевая полиция безопасности являлась частью гестапо и была включена в список обвиняемых организаций. Сопровождали Гиммлера полковник СС Вернер Гротман и майор Хайнц Махер. Они привлекли к себе внимание особенностью жестикуляции, свойственной тем, кто привыкли отдавать приказы, а не исполнять их. Когда они прошли около ста сорока километров, их арестовали и доставили в Британский центр расследований номер 031 на Люнебюргерской пустоши, где располагался штаб фельдмаршала Бернарда Монтгомери. Перед командующим центром капитаном Томасом Сельвестером предстал «маленький, несчастный, одетый в обноски мужчина». Гиммлер сбрил свои усы и носил на глазу черную повязку. Сельвестер послал за главой разведывательной службы Монтгомери — полковником Майклом Л. Мерфи. «Вы — Гиммлер», — уверенно произнес Мерфи. Человек снял черную повязку и надел всем знакомые очки без оправы.

В тогдашних отчетах, возможно, из-за соблюдения секретности ускользнуло немало Подробностей. Гиммлер начал было говорить, а чья-то бестактность заставила его навсегда замолчать. Тогда существовала опасность, что преступники могли покончить с собой, не начав давать показания. Поскольку капитан британских медицинских войск С. Дж. Л. Уэллс, нашел у Гиммлера капсулу с цианидом, он посоветовал раздеть заключенного.

Гиммлер пребывал в состоянии нервного возбуждения. Истерика началась прежде, чем с Гиммлера успели снять одежду, но спокойное отношение тюремщиков ободрило его. Он убеждал их в своей ценности для Третьего рейха, высказывал надежды на будущее новой Германии, в котором он, без всякого сомнения, должен был сыграть большую роль. Причиной всех своих проблем Гиммлер называл Бормана: именно тот хитростью заставил его превратиться в игрушечного вояку. Борман предал Гиммлера, с горечью констатировал Гиммлер.

Охранники стояли и слушали, что он рассказывал о тайных приготовлениях «клики Бормана»: трусы подготавливали теплые местечки за границей, и уничтожались досье на сотни тысяч эсэсовцев. Так же поступали рядовые члены партии. А что же оставалось делать, если вожди бежали?

Его слушали молча, с удивлением и отвращением, видя перед собой загнанную в угол крысу, способную предать всех и вся. Месяц назад он считался богом войны, теперь же раздражался подобно малому ребенку. Глава СС, главнокомандующий одной из армий и военной группировки, первое лицо в полиции (столь сложном аппарате, что следователи долго разбирались в механизме ее действия), он снова был сыном баварского учителя, криком добивавшимся хоть какого-то внимания и требовавшим признания. Сочетание вспыльчивого характера и отягощенной христианской совести (Гиммлер никогда не разрывал формальных отношений с католической церковью) вызвало у арестованного такой поток слов, что из него едва удавалось вычленить отдельные факты. Был вызван высокопоставленный британский офицер, не имевший, однако, опыта общения с преступниками. Гиммлеру, находившемуся в состоянии истерики, требовалось некое утешение: рукопожатие, слова типа «мы все братья-вояки», намек на то, что противник способен лучше, чем бывшие друзья, понять, каким хорошим солдатом Гиммлер всегда являлся.