Коллектив авторов Биографии и мемуары - Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века

Предвидя беду, эконом мелкой рысцой подбежал к генералу и вытянулся.

«Это что?» — мрачно спросил генерал, держа перед носом эконома злосчастного таракана.

«Надо полагать, что в кашу нечаянно попал изюм, ваше превосходительство».

«Изюм?»

«Так точно, ваше превосходительство».

«Ешь!» — тихо и спокойно проговорил генерал.

И бедный эконом покорно проглотил таракана.

«Изюм?» — продолжал невозмутимо допрашивать директор, не сводя своего взгляда с эконома.

«Так точно, изюм, ваше превосходительство…»

«Свинья!» — сквозь зубы процедил директор и отвернулся. <���…>

Со смертью Винтулова в корпусе настало какое-то междуцарствие. Офицеры и наставники, руководимые до того времени твердой волей директора, словно растерялись и не знали, как держать себя с кадетами, то есть преследовать ли прежнюю строгую систему или же держать бразды послабее.

Временно обязанности директора исполнял батальонный командир, но какого-нибудь, хотя бы малейшего влияния его на офицеров и воспитателей совершенно не было заметно. Он даже редко появлялся в рекреационных залах, а еще менее посещал классы.

Затем из Тамбова приехал директор тамошнего корпуса полковник Пташник, которого мы все хорошо знали и любили. Он был командирован для временного исполнения обязанности директора Воронежского корпуса. Сам Пташник, да и все решительно сознавали, что он «калиф на час», потому и он не заводил новых порядков и не поддерживал старых, да и все относились к нему так безразлично, точно не замечали его существования.

Пташник хотя был небольшого роста, но красивый и представительный мужчина. Тщательно причесанный, с выхоленными усами, одетый всегда щеголевато, он часто появлялся перед кадетами и торжественно проходил по залам, заложив левую руку за спину, а правую — за борт сюртука. Кадеты почтительно вставали, отвешивали поклоны и с уходом Пташника забывали об его существовании.

Странное настроение господствовало как между начальством, так и между кадетами. Начальство, лишенное твердого, сурового руководителя, от которого частенько получалась головомойка и, во всяком случае, железная рука которого постоянно заставляла себя чувствовать, как бы ощутив облегчение, совсем иначе стало держать себя с кадетами и довольно слабо поддерживало свой престиж. Кадеты же, почувствовав опущенные поводья, не привыкшие разумно и сдержанно относиться к свободе, мало-помалу стали позволять себе совсем уже излишние вольности и зачастую, что называется, просто закусывали удила… Стали проявляться злые, дерзкие шалости… Во всем корпусном обиходе стала заметна распущенность и развинченность.

Между тем наступали 60-е годы. В литературе, в обществе начали раздаваться модные, либеральные словечки; пошли всюду толки о гуманных реформах. Все это проникало в кадетскую среду, и, само собою разумеется, не много юношей разумно относилось ко всем этим заманчивым новым веяниям. Всякая блестящая либеральная фраза подхватывалась налету, и все, что только носило на себе печать новизны, бесконтрольно принималось на веру.

Прежний порядок жизни критиковался без снисхождения и признавался ни к чему не годным. Все, что прежде было хорошего, подвергалось безусловному порицанию, а все, навеянное вновь, находило себе почву в умах юношества, почву зыбкую, ненадежную, а потому и опасную.

Не одни кадеты подчинялись и увлекались новыми влияниями. Многие из начальства начали, как между собой, так и в присутствии кадет, говорить весьма свободно о многих предметах, о чем некоторое время тому назад не смели бы и подумать. Кадетам позволили читать решительно все, и так как печать того времени отличалась резкостью, то естественно, эти же недостатки отразились и на взглядах читающих юношей. Кадеты жадно набросились на чтение. Однако же не многие из них увлекались беллетристикой, зато критические статьи, а в особенности публицистические — прочитывались с захватывающим интересом. Этот интерес к литературе и общественной жизни повлек за собой сборища наиболее рьяных чтецов, их дебаты о всевозможных вопросах и, наконец, выразился в том, что кучкой молодежи стал издаваться свой журнал, конечно, рукописный. Но Боже мой, какой сумбур по большей части представляли из себя эти литературные дебаты и этот доморощенный журнал!

Корпусное начальство стало беспокоиться не на шутку, видя неудержимое увлечение кадет, сопровождавшееся открытым неповиновением.