Юрий Пантелеев - Полвека на флоте (со страницами)

Прошли порт Суэц. Канал кончился. Высадили на берег лоцмана. Впереди Красное море. Это оказалась самая тяжелая часть нашего путешествия. В тени, под тентом, термометр показывал сорок градусов при невероятно большой влажности. Мокрым было все: скатерти на столе, салфетки, подушки, простыни. Люди задыхались и, по выражению наших моряков, таяли будто свечки на печке. Спали на палубе, а утром на простынях оставался мокрый контур тела. Ветра не было. А чуть подует — еще хуже: потянет с берега зноем пустыни, будто из пылающей топки парового котла.

Начались у людей разные недуги. Даже наш чудесный доктор А. В. Свитич стал терять равновесие.

— Доктор, я весь мокрый, что делать? — спрашиваю его.

Доктор смеривает меня тяжелым взглядом:

— Вот гора Сипай, которую считают обителью аллаха. Помолитесь и у него спросите.

Жара изматывала, изнуряла. Вахты стали пыткой. Нам, на верхней палубе, еще куда ни шло, а каково тем, кто у котлов и машин… А больше всего томило однообразие. Идем день, идем два, три, четыре — и все то же знойное небо без единого облачка и ослепительно сияющая гладкая, как зеркало, вода. Как-то я и сигнальщик Николай Харьковский истекали потом на мостике и вдруг увидели прямо по нашему курсу большой плоский остров. Долго его рассматривали в бинокли. Все как есть — низкий бледно-красный остров. Но на карте он не

[66]

значился. Я же хорошо это знал. Сигнальщик места себе не находит:

— Товарищ штурман, надо доложить командиру…

Я передвинул рукоятки машинного телеграфа на «самый малый вперед» и послал рассыльного к командиру. Максимов с недовольным видом, вытирая потное лицо, медленно поднялся на мостик.

— Ну что там еще стряслось?

Выслушав мой сбивчивый доклад, он взял бинокль и долго вглядывался в этот таинственный остров. Затем улыбнулся, поставил ручки машинного телеграфа на «полный вперед» и сказал мне:

— Ну что ж, остров так остров. Назовем его вашим именем. Неплохо, правда, звучит — остров Пантелеева! А пока будем его таранить…

Я опешил. Уж не жара ли подействовала на нашего командира? А остров все ближе и ближе, сейчас будет удар! Я изо всех сил вцепился в поручни мостика. А форштевень корабля бесшумно врезался в остров и спокойно рассек его пополам. «Остров» оказался жидким… Командир не торопясь пояснил:

— Это не остров и не мель, а скопление мельчайших моллюсков и водорослей. Если вы сейчас зачерпнете рукой воду, она будет совсем прозрачной. А издали вот создается такая иллюзия. Не зря море называется Красным. Не забывайте об этом.

Тяжелой походкой командир спустился по трапу. Событие это всех позабавило. Долго еще подшучивали надо мной и сигнальщиком. И через много лет бывший сигнальщик Николай Дмитриевич Харьковский, ставший почтенным московским журналистом, при каждой встрече не упускал случая спросить:

— Ну как поживает остров Пантелеева в Красном море?

Через семь дней «Воровский» пришел в Аден — порт на аравийском берегу при выходе в Индийский океан. Вокруг дикое, хаотическое нагромождение высоченных скал песочного цвета, без воды и всякой растительности. Еще древние римляне по каплям собирали в горах дождевую воду, а дожди шли только в феврале. Вода здесь всегда была на вес золота.

На этот раз стреляли мы английскому флагу — Аден

[67]

в то время принадлежал Великобритании. Как положено, сразу же получили ответ и неограниченный доступ на берег. Городок маленький, с обычными контрастами «белой» части, где живет знать, и «черной», где ютится беднота. Больше того, существовали даже «белые» цены на товары для европейцев и «черные» для местных жителей. Красивые, богатые здания гостиниц, учреждений и местной колониальной аристократии высились на набережной Аденского залива, у подножия горных хребтов. И почти рядом ютились маленькие нищие хижины. Мы наблюдали, как у низенького домика на пыльных камнях обедала большая семья. Хозяйка на печурке пекла лепешки. Тут же, рядом с детворой и стариками, поджав под себя огромные ноги, сидел верблюд, сосредоточенно и спокойно перетирая жвачку. Его умные большие черные глаза ласково смотрели на хозяина и на детишек. Чувствовалось, что это тоже непременный член семьи, великий труженик и незаменимый помощник в хозяйстве.

Осматривать в городе было нечего. Скалы и пыль, мелкая, въедливая. Поразило обилие такси — маленьких «фордиков». Их было здесь явно больше, чем требовалось. Управляли ими молодые симпатичные парни из местных жителей, очень опрятно одетые во все белое. Наш шофер с устрашающей скоростью гнал машину по самому краю обрыва, а на просьбу ехать потише весело скалил белоснежные зубы и твердил: «Ез, ез, рашен камрад бона, Ленин вери гуд». И летел дальше, не сбавляя скорости.