Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Переворот? Скорее, правительственный кризис, вызванный недовольством военной среды. В самом деле, из пяти членов Временного Всероссийского Правительства на свободу троих (в том числе Председателя Совета министров и Верховного Главнокомандующего) никто не покушался; непосредственной угрозы жизням арестованных также как будто не было; с другой стороны, нервозность обстановки побудила члена Директории В.А.Виноградова заявить о сложении своих полномочий. На экстренном заседании Совета министров, вспоминает Колчак, «было высказано несколько мнений: одно, что факт ареста ничего не обозначает, тем более что большинство членов Директории на свободе, и что поэтому все остается по-прежнему; другое мнение, что самый факт ареста и то обстоятельство, что Директория не в силах была его предупредить, показывает невозможность того, чтобы Директория оставалась более у власти; третье мнение – Директория отпадает, и вся власть должна перейти к прежнему составу Омского правительства». В сущности, ясно было только одно: что-то решать предстояло немедленно, и своеобразнее прочих понимание этого выразил один из министров. «Я думаю о политике, – сказал он, – прежде всего с точки зрения рубля, которым оперирую как покупатель. В интересах этого рубля я желал бы, чтоб сейчас же было выяснено, кому же принадлежит теперь власть».

Формулировка несколько обывательская, но вполне обоснованная; и довольно быстро «Совет Министров пришел почти к единогласному заключению, что Совету Министров надо взять всю полноту власти в свои руки, а затем передать ее избранному лицу, “диктатору”», – свидетельствует Вологодский, после этого также решивший выйти в отставку, но сдавшийся перед аргументами, которые в своем дневнике формулирует так: «я должен находиться в составе министров и оставаться во главе Совета Министров, чтобы своим именем санкционировать переворот».

Итак, все-таки переворот? Возможно, но очень уж странный: «полнота власти» переходит к кабинету, который явно не рассматривался Волковым и его помощниками как «преемник» Директории; в свою очередь, кабинет тяготится новой ответственностью и ищет, кому бы ее передать; и вот – в качестве кандидатур на роль «избранного лица» называют генералов Болдырева и Хорвата… и адмирала Колчака.

Впрочем, Колчак имеет на этот счет собственное мнение: «Я высказался в том смысле, что при настоящих условиях необходимо сохранить то, что есть, т. е. что Верховным главнокомандующим должен остаться Болдырев и что ему и должна быть передана вся власть, относительно же себя я сказал, что я – человек здесь новый, меня широкие массы армии и, в частности, казаков не знают». За считанные дни до смерти, на допросе, Александр Васильевич мужественно принимал на себя ответственность за гораздо более «контрреволюционные» деяния, и странным было бы предположение, будто именно в вопросе о «перевороте 18 ноября» он вдруг начал бы лукавить. А доверие к процитированному показанию Колчака опровергает точку зрения об его активном участии в событиях или закулисном руководстве ими.

«… Он, видимо, дал знак, что пора начать [68] Курсив автора. , – пишет о возвращении адмирала с фронта современный историк. – Удрученный плачевным состоянием армии, равнодушием чешского командования, нежеланием Болдырева сотрудничать в общем деле, он, надо полагать, решил, что далее откладывать это дело бессмысленно и опасно». Но есть ли смысл начинать «это дело» (переворот) из-за нежелания Болдырева сотрудничать, дабы по завершении «дела» настаивать на передаче верховной власти тому же Болдыреву? Не слишком ли большим политиканством будет отдавать такая позиция, если заподозрить в ней игру, лицемерный отказ от власти, которая уже идет в руки? И не слишком ли велик был бы в этом случае риск, что остальные члены Совета министров поймают адмирала на слове и в самом деле вручат диктаторские полномочия Болдыреву – как-никак, Верховному Главнокомандующему?

Подчеркнем: наши рассуждения вовсе не имеют целью «оправдание» Александра Васильевича Колчака, в котором он отнюдь не нуждается. Смена социалистической Директории твердой единоличной военной властью диктовалась самим ходом событий, и Колчак, вовсе не из жажды высоких постов, имел бы все основания принять действенное участие в перевороте. Но имеющиеся свидетельства говорят скорее не в пользу этого, и праздным остается вопрос: «Вряд ли заговорщики стали бы добиваться власти для Колчака, не будучи уверены, что он ее примет. А если бы он в решительный момент отказался?» – ведь адмирал действительно отказался (высказавшись за Болдырева), причем в ситуации, когда «решительный момент» наступил, а вопрос о диктатуре обсуждался лишь с точки зрения личности будущего диктатора.