Эрнст Юнгер - Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

Зауэрбрух рано попрощался, чтобы осмотреть старшего лейтенанта, которому русской пулей раздробило таз. Он считал, что его искусство здесь вряд ли в силах помочь; в лучшем случае придется снова слепить кости, как осколки глиняного кувшина. «Но посещение во время кризиса должно, во всяком случае, благотворно подействовать на пациента».

Лётцен, 17 ноября 1942

Вчера в девять часов отъезд с Силезского вокзала, куда меня провожала Перпетуя. Мы посидели еще немного в зале ожидания. У поезда брат Физикус и Рем, которого пришлось оставить. После отъезда я сразу заснул и проснулся уже поздним утром в Мазурах. В этом краю есть что-то от чуткой косули, что-то скромно-домашнее видится в этой коричневой шкуре земли и тихих глазах озер.

В течение дня в лесных лагерях вокруг Ангербурга и Лётцена, где я обзавелся удостоверениями личности и разрешениями на проезд; и вот я уже в Лётцене в довольно обветшавшей комнате отеля.

Лётцен, 18 ноября 1942

Я задержался в Лётцене, так как все места в самолете на Киев были заняты. Их количество уменьшилось, потому что три дня назад из-за обледенения рухнул один самолет.

Первая половина дня на пустынном кладбище, вторая — в музее, задуманном, скорее, как памятник героям; здесь собраны вещи, напоминающие о восточнопрусской кампании 1914 года. Посещение было неприятным; все еще слишком свежо в нашей памяти. Тело той войны еще не успело истлеть. При этом возрождаются многие из ее проявлений. Точно призраки на кладбищах.

Лётцен, 19 ноября 1942

Утром на аэродроме. Из-за непогоды снова не хватает мест. Завтра я опять останусь здесь.

Перед едой я совершил короткую прогулку по полям, во время которой наблюдал перед заброшенным сараем за двумя хохлатыми жаворонками.

Мысль: во время путешествия что-нибудь должно надежно греть нас, как этих птиц — шубка из перьев. Как часто завидовал я им, одиноким, но без тени сиротства, сидящим на своих ветвях в заснеженном лесу. Как оперение — им, нам придана душевная аура, оберегающая нас в отсутствии тепла. Она создается и подкрепляется молитвами, уже только поэтому необходимыми нам.

Днем с майором Дитрихсдорфом ездили в Видмины, куда нас пригласил товарищ, у него там имение. Уже почти стемнело; в стороне заката лежало тихое озеро в коричневых и фиолетовых испарениях, к утру ставшее легким, прохладно-зеленым зеркалом. Его окаймляли молодые березы; белые стволы светились на мягком коричневом фоне окружавшей их чащи.

В Видминах нас встретили горой пирожных с кофе. Потом мы пили восточно-прусский «медвежатник», смесь меда и спирта. Пока гурман лакомится медом, алкоголь оглушает его. Вечером явились колбасы, вареные гусиные ножки и грудки. Тут же беседа, также Посвященная в основном всякому вкусному съестному. Жизнь в этих восточных провинциях течет медленнее, в ней больше земного, больше сонливости, уютного смакования. Чувствуешь близость стран в медвежьем углу Европы.

Наш хозяин был завзятым охотником; среди разных чучел в его комнате я заметил сосновую сойку, которую никогда ранее не видел: бурая птица со светлыми крапинами и светлой каймой на хвосте, как раз для жизни в сумраке северных ельников.

Лётцен, 20 ноября 1942

Утром прогулка вокруг форта Бойен, зигзагообразные укрепления которого окружены редким лесом из ольхи и березы, в их голых вершинах возятся тучи воронья. Я заглянул также на холм у озера, где высится большое железное распятие в память о Бруно фон Кверфурте, миссионере, подвергнутом в 1009 году мученической смерти в этой стране.

Чтение: снова Иеремия, затем полистал немного книгу Генри Бона «Смерть и ее проблемы». Я нашел там мрачную цитату из Парменида, приписывающего трупам способность испытывать ощущения; по его словам, они чувствительны к отсутствию звуков, холоду, темноте. При этом я подумал о жутком впечатлении, какое на меня производили изменившиеся лики павших лошадей, виденных мною во время маршей.

Вечером в темноте снова на озере, месяц светился сквозь облака. Я ощутил себя более уверенным и тем самым внутренне готовым ко всему, что ждет меня в этой поездке.

Киев, 21 ноября 1942

В девять часов отлет при низкой облачности и легком снегопаде. С высоты я вновь увидел озера вокруг Лётцена с их хороводами берез и блеклыми камышами у берегов. Затем слегка присыпанные снегом поля, так что были видны бурая земля и зелень посевов. Дальше пошли сосновые леса и пожелтевшее жнивье с сеткой ручьев, на морозе отливавших голубизной, и жирные черные торфяники. Между ними — большие буро-зеленые острова застроенной земли в отдельных или вытянувшихся вдоль дорог селениях. Хижины и хлева лежали точно во сне, и только протоптанные в снегу дорожки, отходившие от них, выдавали, что хозяева уже брали сено, солому или запасы из сараев, стогов или буртов.