Эрнст Юнгер - Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

Кирххорст, 14 марта 1945

День рождения Перпетуи. Одновременно прибыли новые беженцы; дом все больше и больше походит на спасательное судно среди тонущих кораблей. Перпетуя прекрасно справляется с этим наплывом — кажется, средства притекают к ней в той же мере, в какой она их раздает. Еще и остается, по этому признаку я определяю истинное отношение к изобилию, к плодородию.

Обширная корреспонденция. Фридрих Георг успокаивает меня своим обычным бодрящим письмом, в котором, однако, подтверждает, что Юберлинген подвергся бомбардировке. Во время этой напасти он был в гостях у философа Циглера. В его описании я узнаю характерные для него черты. «Убиты люди и разрушены дома. Воздух далеко вокруг пропитался запахом туи, кипарисов, елок и других хвойных деревьев, ветви и листья которых размолоты и раздавлены».

Из Лайснига тоже извещали, что от брата Физикуса было письмо; еще один камень свалился у меня с сердца.

Розенкранц, щедро снабжающий меня литературой, прислал мне рукопись из наследия Георга Тракля, и я хочу переслать ее Фридриху Георгу. Ничего нового я там не нашел, ибо лирика Тракля похожа на вращение сновидческого калейдоскопа, за матовым стеклом при лунном свете повторяющего монотонные конфигурации немногочисленных, но все же настоящих камней.

Кирххорст, 15 марта 1945

После полудня еду в Бургдорф, к зубному врачу. Мой диагноз кажется не таким уж неблагоприятным.

Великолепная весенняя погода; в лесу у Байнхорна я как всегда думал об Эрнстеле и о том, что цветов, растущих на земных лугах, он больше не увидит. Его смерть привносит новое знание в мою жизнь: знание о ране, которая не заживает.

В такие весенние дни тысячи краснокрылых афодий роями прочерчивают ласковый воздух. Покровы крыльев пока еще блестящие, красно-лакированные, а не грязно-ржавые, как в последующие месяцы. И нынешним днем я видел, как они легионами проносились по воздуху и несчетно, уже раздавленные или спрессованные колесами, устилали шоссе. Такое массовое явление в доселе неоживленном пространстве всегда настраивает на раздумье, побуждая к вопросу о праобразе, с неслыханной силой вещающем о себе в этих мириадах. Зрелище напоминает красную завесу, красное облако вокруг незримого полюса. К нему было обращено любопытство Эрнстеля, когда он говорил мне на этих полях, что ждет не дождется грядущей смерти как некоего мистического празднества.

Впрочем, в каждом зачатии присутствует праобраз. Пресуществление, расцветающее из плоти. Новалис:

Все то время, что я был в пути, над местностью кружили самолеты и, серебряно поблескивая, удалялись с грохотом титанических боевых колесниц. Но весна оживала во мне с такою силой, что и от этого становилось весело. Повсюду мощное проявление жизни.

В зале ожидания читал Киплинга, чей поздний дендизм сочетается с прекрасным знанием всего, что в морали, а также в аморальности необходимо для господства. Хороший сплав: от германских предков — всеобъемлющее, подчиняющее себе пространства сознание власти, от романских — чувство формы и социальных установлений и, возможно, впитанная с кровью кельтских аборигенов метафизическая приправа, некое подобие second sight, [323] второе зрение ( англ .). провидящего тайны мира с его народами, архипелагами и ландшафтами.

Среди германских племен наименее удачно смешались немцы, по крайней мере в отношении общей формы, но при этом вероятность, что в тигеле под шлаком отыщется какой-нибудь крупный бриллиант или Кохинур, у них больше.

На обратном пути зашел в садоводство. Пламенное сердце, один из моих любимых цветов, прорвало уже возделанную землю грядок; на зубчиках нежнейших нефритовых тонов высверкивались красноватые, как яспис, острия. Сила, земной дух, таких композиций завораживает, она необычайна. Они — органы плодоношения нашей доброй матушки, древней Земли, все еще самой молодой из женушек, облаченных в красные юбки, поистине достойной того, чтобы в завершение этого великого зрелища мы обручились с ней всей своею плотью.

Вечером, пока делал записи, сильнейший налет на Мисбург. Разведывательные самолеты проложили сначала настоящую аллею оранжево-желтых сигналов, после чего последовала бомбардировка.

Кирххорст, 18 марта 1945

После участия в гонках я прибыл домой с большим кубком и крикнул жене, чтобы она накрывала в саду, поскольку я ждал гостей: «Кубок тоже поставь, вынь призы из витрин, можно взять что-нибудь из лент и лавровых венков, что висят на стенах».