Андрей Болибрух - Воспоминания и размышления о давно прошедшем

И пойдут дни за днями, года
Друг за другом засеменят.
Только это все без меня.

Стон осени еще в ушах стоит.
Он был сначала стаей журавлиной.
Вонзаясь в небо журавлиным клином,
Он был, казалось, с этой стаей слит.

Затем он лег на сырость темных плит,
Листвой опавшей на асфальт Неглинной,
И резкий крик сменился нотой длинной,
В которой крик не кончился, но спит.

И с чистой нотой тихого страданья
Осеннее природы увяданье
Напоминало погруженье в сон.

Но сон звучал, и я в изнеможеньи
Избавиться хотел от наважденья.
Но время шло, и не кончался он.

Грусть рябая —
Гроздь рябины.
Значит, осень.
Значит, в спины
Шепот листьев — богомолок.
Значит, холод.
Холод колок,
Холод тысячью иголок
Руки жалит.
Ветер сносит.
Значит, осень.
Сердце сжали
Темные веревки просек —
Осень.

Все плыло и качалось, и сам старый год,
Отражаясь в зернистых икринках канала,
Уплывал и качался, и времени плот
Ударяло о дни, о секунды трепало.

Все плыло и качалось в кривых зеркалах,
Уходящего года смещались понятья;
И фигурки влюбленных на темных углах
Превращались в кровавого цвета распятья.

Все плыло и качалось, и времени ход
Подтверждал неизбежность такого финала,
Отражаясь в зернистых икринках канала
Как разбитый, истрепанный бурями плот.

Такая тихая весна.
И даже музыка капели
Меня волнует еле-еле,
Сквозь сон едва-едва слышна.

Грудная клетка не тесна,
И беспричинное веселье
Не бьется теплой жилкой в теле —
Моя душа во власти сна.

Во власти долгой зимней спячки
Увяли чувства и мечты —
Они в руках у нищеты.

Моля у разума подачки,
Они то пляшут, как собачки,
То тянут жалкие персты.

Рыжая, ржавая крыша
Видом не вышла.

Кто посещает старую крышу?
Птицы да мыши.

Был и у крыши
Солнечный блеск,
Да весь вышел.

Новые крыши
Красивей, стройней, выше.

Вечером с крыши
Кошачий концерт слышен.

Слушает старая крыша
И чуть дышит.

И засыпает под крики котов крыша,
Диких, облезлых и точно таких же рыжих.

Пора листопада.
Не надо ступать
Подошвою грубой по листьям,
Не надо,
Смеясь, нарушать тишину листопада
И эхо тревожить опять и опять.

Пусть чуть шелестит, тихо жалуясь, прядь
Усталой березы, пусть чувство утраты
На миг овладеет тобою, не надо
В смятеньи поспешном его прогонять.

О чем эта боль? Нет, тебе не понять.
Казалось, всего на одно лишь мгновенье
Ты слился душою с душою растенья,
Но боль прицепилась, ее не унять.

И тихо бредя вдоль разбухшего устья,
Ее окрестишь ты «осеннею грустью».

Сначала вздрогнет и заплачет,
Чего-то испугавшись, ива;
И дождь пригоршней чернослива
Запустит в маленькую дачу.

Затем, чуть подождав, проскачет
Скороговоркой, торопливо,
Веселый и нетерпеливый
Полк первых пропыленных капель.

И только после, в вышине
Разрежет молнией полнеба,
Пригнет к протопленной земле
Намокшие колосья хлеба.

И ливень, нудный и унылый,
Запричитает с новой силой.

Здесь зелень до небес.
Здесь часто по утрам,
Запутавшись в непроходимой чаще
Дремучих зарослей из клевера и трав,
Израненное солнце тихо плачет.

И капельки росы — лишь пот смахнёт палач —
Ложатся на траву, на лезвия осоки
Под похоронный комариный плач,
Под солнца обескровленного вздохи.

И твердишь ты мне раз за разом
Все одно и то же: что «разум
И любовь» — это только фраза,

Что любовь — это просто проза,
И глядишь на меня с вопросом
В своих синих с отливом росным.