Лев Дуров - Грешные записки

И это вот моя главная беда: не дай Бог, думаю, кто-то прочтет и обидится, что я его забыл. Да, Господи, не забыл! Я вас всех помню и люблю! И вы знаете об этом…

А режиссеры? Я работаю сейчас в «Школе современной пьесы» у Иосифа Райхельгауза. Там я играю во многих спектаклях, и чувствую себя в этом театре очень хорошо. И как я не скажу доброе слово о директоре этого театра Марине Дружининой! Или о директоре Театра на Малой Бронной Илье Ароновиче Когане, с которым мы проработали много-много лет! Мы с ним вместе, можно сказать, не один пуд соли съели.

Вспоминаю такой случай. Я улетал ставить спектакль в ГДР, а он – отдыхать в Ялту. И вот накануне отлета, ночью, звоню ему домой:

– Илья Аронович, я вас, наверное, разбудил…

– Ничего страшного.

– Я забыл с вами попрощаться.

– Всего доброго. Уверен, что в ГДР у вас все будет прекрасно.

– Спасибо. Счастливого вам отдыха.

– Да какой отдых, – отвечает. – Вас не будет – уже скука. И еще сухой закон ввели, а у меня и для друзей, и для гостей всего одна бутылка на целый месяц.

– Елену Сергеевну, – спрашиваю, – тоже разбудил?

– Ничего. До встречи.

Утром они прилетают в Симферополь, а я встречаю их у трапа с букетом цветов и бутылкой. У них глаза стали квадратные.

– Что это?

– Да вот, – говорю, – прилетел извиниться за ночной звонок. И сейчас же улетаю обратно. – И побежал к самолету.

– Дуров! – закричала на весь аэропорт Елена Сергеевна. – Вы сумасшедший!

А все дело в том, что я прилетел на один день на съемки фильма «Человек с бульвара Капуцинов». И мой рейс был на два часа раньше их рейса.

А они, кажется, и в самом деле поверили, что я прилетел извиниться.

О многих и с многом хотелось бы рассказать, но ведь нельзя объять необъятное! Беда с этими мемуарами. Потому, наверное, я и придумал такое название для своей книги: «Грешные записки». Все равно ведь перед кем-нибудь да останешься грешным, виноватым: кто-то обидится, кто-то пожмет плечами, а кто-то, может, и выругается. Черт его знает! Ведь всем не угодишь.

Вот беда, беда, беда…

И чтобы не усугублять свои грехи, я не стал даже украшать концовку книги какой-нибудь изящной литературной сентенцией. Все равно бы это у меня не получилось. Поэтому я просто попросил своего хорошего друга Володю Качана, прекрасного артиста и отличного литератора, подарить мне вместо послесловия свой изумительный очерк, который в свое время был напечатан в журнале «Вагант-Москва». Володя отказать мне не мог.

А я, завершая книгу, могу только напомнить о том, с чего и начал: «Не зазрите моему окаянству… писал бо не ангел Божий, а человек грешен…»

На то они и «Грешные записки». Вот так.

P.S. Ах, окаянство!

Отложил было уже готовую рукопись в сторону, вздохнул с облегчением и…

А про близких-то, про родных ничего не написал:

ни про жену,

ни про детей,

ни про внуков,

ни про сестер,

ни про шуринов,

даже про зятя!

Ужо будет мне! Да нет, не будет. Простят. Ведь они знают, как я их всех люблю. И уповаю лишь на то, что они сами со временем напишут о себе, а я с удовольствием их почитаю.

Тот, кто сказал, что вечный двигатель невозможен, не знаком, или плохо знаком, или вовсе не знаком с артистом Львом Дуровым. Я сознательно не употребляю здесь его титулов и званий по двум причинам. Первая – это то, что он для меня, как ни странно, просто Левка, причем чуть ли не со второй недели знакомства, и разница в возрасте и положении тогда этому ничуть не помешала. А знаю я его давно: без малого двадцать лет.

Вторая причина – это то, что звания у нас раньше шли по восходящей: то есть заслуженный артист РСФСР, затем народный артист того же образования, и он все эти этапы честно прошел. Потом эти звания поехали наоборот, по нисходящей: те, кто был народными СССР, опять стали народными России. И хотя некоторые титулованные артисты и требуют, чтобы их представляли не иначе, как народными артистами СССР, – это уже, скорее, похоже на акт политический, нежели тщеславный, то есть они этим тихо, но твердо протестуют против развала СССР. Дурову же это – просто по барабану. Это свойство характера, вернее, одна из самых обаятельных черт его характера. Груз его регалий на него, мягко говоря, не давит.

Редко кто называет его Лев Константинович (я был не исключением), разве что его студенты, да и те через месяц норовят перейти на «ты». Да, впрочем, и трудно вечному двигателю, согласитесь, ходить плавно и величаво и называть себя медленно и долго: Лев Константинович. Левка, да и все тут. Это вовсе не унижает его, я бы сказал больше – это ему идет. Он мобилен и легок и не трясет жировыми складками своих вкладов в русскую культуру – у него этого целлюлита вообще нет, это ему помешает двигаться, поэтому он это просто выкинул, как выкидывает все, что мешает ему двигаться. А как же еще быть вечному двигателю? Поэтому, заканчивая про нисходящие звания, скажу: он достиг сегодня звания высочайшего – просто артист. Сегодня вполне достаточно в любом концерте объявить: «Лев Дуров!», без всяких званий, – услышите, что будет. Это уже элита, спецназ актерской армии. Имя – и только.