Утром, однако, нас отправили. Пассажиров на станции почему-то оказалось мало, и очередной воинский состав, к которому специально для нас прицепили два пассажирских вагона, забрал всю группу.
По приезде в Москву я опять направился к военному коменданту. После беседы с ним стало совершенно ясно, что в тот же день мы дальше не поедем. Я выстроил своих офицеров на площади перед Белорусским вокзалом, назначил им место сбора на следующее утро и отпустил в город. При виде наших иностранных мундиров вокруг собралась толпа.
- Союзники?!
- Чехи? Поляки?..
- Поляки! Видишь, орлы на шапках...
Окружившие нас москвичи приветливо улыбались, завязывали разговоры, желали боевых успехов.
А на следующий день мы двинулись дальше.
По дороге, в Харькове, я представился командующему округом генерал-лейтенанту Герасименко. Представительный, любезный, генерал то и дело подкручивал свои "гусарские" усы и очень подробно расспрашивал меня о полученных инструкциях и планах на ближайшее будущее. Он разрешил занять казармы в Сумах и вручил приказ начальнику местного гарнизона на приведение их в порядок.
Харьковский военный округ оказал нам неоценимую помощь при формировании частей 1-й Польской армии.
Горячие дни
Город Сумы, крупный областной центр, постигла обычная судьба оккупированных гитлеровцами городов Советской Украины. Повсюду были видны следы хозяйничанья фашистов: взорванные заводы и фабрики, разрушенные дома, скрученное горелое железо, груды битого кирпича, мрачные подвалы гестаповских застенков. А на окраинах - громадные кладбища расстрелянных оккупантами мирных советских людей.
Во время оккупации в казармах бывшего Сумского военного училища располагались эсэсовские части. После гитлеровцев казарменные помещения представляли собой свалку тухлого мусора и вонючей грязи. Солдатам польского запасного полка пришлось две недели заниматься дезинфекцией.
Никакого инвентаря в помещениях не оказалось. А я знал, что в течение ближайших десяти дней к нам прибудет из освобожденных наступающей Советской Армией районов Волыни пятнадцать тысяч новобранцев поляков, затем - еще двадцать тысяч.
Чтобы принять и разместить такое огромное количество людей, нам нужны были нары, кухни, бани, карантины. По моей просьбе городской совет и рабочие оживающего города быстро нашли какую-то разрушенную гитлеровцами лесопилку, восстановили ее и пустили в ход. За оборудование казарм вместе с польскими солдатами взялись и советские плотники. Весело застучали топоры, запахло сосновой стружкой. Люди работали самозабвенно и весело - поляки потому, что мастерили все это для соотечественников, с которыми расстались почти пять лет назад, а советские люди потому, что видели в поляках своих друзей и братьев.
Через несколько дней казарменные помещения преобразились. Повсюду засверкали белизной новые чистые нары, отличные ружейные пирамиды. Во дворе рядами стояли запасные походные "ухни и кипятильники. Но пополнение сначала прибывало медленно и, что хуже всего, небольшими партиями. Это сразу создало для нас дополнительные трудности. Особенно осложнялось дело с карантинами. Каждая, даже самая маленькая партия требовала тщательной изоляции. Тифозной эпидемии мы остерегались пуще всяких бомбежек. Она могла бы спутать все наши расчеты и сорвать формирование армии.
Затем, точно вода, прорвавшая плотину, ежедневно к нам стало прибывать по нескольку переполненных эшелонов. Нелегко приходилось в эти дни работникам политического отдела. Сами они, да и весь партийный актив круглые сутки проводили в казармах, терпеливо разъясняя прибывшим цель создания новой демократической армии, задачи Союза польских патриотов, предательскую политику лондонского эмигрантского "правительства" Польши.
Казармы превратились в гигантский муравейник. Прием, распределение и размещение людей осуществлялись по конвейерной системе, с упрощенной документацией.
Освобожденные от фашистской неволи победоносной Советской Армией поляки массами шли к нам с Волыни, из Тарнополя, Ровно, Луцка. Шли с надеждой на лучшее будущее своей Родины. Шли в новую, народную польскую армию, о которой мечтали, но в реальность которой еще не вполне верили.
Аковская{4} агентура профашистского польского правительства в Лондоне распространяла среди населения провокационные слухи о том, что всех поляков, явившихся в Сумы, немедленно отправят в Сибирь, на каторгу, в рудники и на лесозаготовки, а бывших офицеров даже расстреляют. Это порождало у добровольцев вполне объяснимую настороженность. Но при виде польских мундиров на солдатах и офицерах нашего 1-го запасного полка они не в силах были сдержать своей радости, тут же ломали строй и толпами бросались к ним навстречу, обнимали, ощупывали, а потом со слезами на глазах пели "Роту" Конопницкой. Слова этой песни звучали как клятва верности и любви к своей Родине:
Читать дальше