Аркадий Ваксберг: Лиля Брик. Жизнь и судьба

Еще резче выступил поэт Роберт Рождественский. Не только его стихи, но и внешность напоминали Маяковского, и он всегда стремился — вольно или невольно — подчеркнуть это сходство. «Если у человека сорок и пятьдесят процентов лирических произведений посвящено Лиле Брик, — сказал он, — то хоть мы все застрелимся, они все равно будут посвящены Брик, и никому другому... Не надо делать из Маяковского человека, пьющего исключительно кипяченую воду <���намек на известные строки Маяковского о себе из вступления к поэме «Во весь голос»: «певец кипяченой / и ярый враг воды сырой»>».

Расчет колосковцев на безоговорочную поддержку со стороны сочувствующих им людей из числа участвовавших в заседании не оправдался. Даже их сторонники предпочитали не выглядеть стопроцентными извратителями истины. Литературовед Мстислав Козьмин, возглавлявший «родственный» музей — музей Горького, — тоже вынужден был отметить: «Игнорировать окружение Маяковского, в частности Бриков, нелепо. Нравится нам это, не нравится, это было. Л. Брик стала навсегда фактом и жизни, и поэзии Маяковского». Казалось бы—- и бесспорно, и очевидно: можно на этом поставить точку. Нет, следует дополнение, ничего не объясняющее и только напускающее тумана: «Но одно дело женщина в поэзии, другое в жизни». Понимай как хочешь...

Не остался бессловесным и Владимир Макаров, высказался тоже: «Что касается Л. Брик и так далее... Ясно одно: восприятие Маяковского у Симонова, у людей, которые видели Маяковского, — одно, а у нас несколько другое». Ни Симонов, ни Рождественский Маяковского тоже не видели, да и надо ли было его видеть, чтобы не извращать историю? Задавать такие вопросы было некому и бесполезно.

Заместитель Макарова, некто Захаров, гнул свое: «В окружении Маяковского мы выделяем такие фигуры, как Горький, Серафимович... Но ни в коем случае мы не хотим на такой же основе давать таким же планом такие фигуры, как Бурлюк, Крученых, Брики и т. д.». Горький и Маяковский на дух не выносили друг друга, малограмотный казацкий писатель Серафимович не имел к Маяковскому никакого отношения, а с Бриками и Бурлюком связана вся его жизнь. Но какое дело до исторической правды было тем, кто преследовал любыми средствами совершенно определенную цель?

Уже после смерти Людмилы в 1973 году вышел очередной— ежегодный— альманах «Поэзия». И там вдруг появилось стихотворение умершего незадолго до этого поэта Ярослава Смелякова, в котооом были такие обращенные к Маяковскому строки: «они тебя доконали, эти лили и эти оси». Еще того больше: именно эти стихи все тот же неутомимый Макаров включил в свой комментарии к очередному собранию сочинений Маяковского, которое выпускал журнал «Огонек». А во главе «Огонька» стоял все тот же Софронов, — одни и те же люди, пользуясь покровительством Суслова, продолжали свою погромную акцию, надеясь и в самом деле доконать не только Лилю, но и Маяковского, изобразив его таким, каким им хотелось его видеть, а ни таким, каким он был на самом деле.

Но макаровский комментарий Лиля уже не увидит — он выйдет в свет после ее кончины. Не увидела она, к счастью, и альманах «Поэзия» с кощунственными стихами Смелякова: близкие просто скрыли от нее это издание. Вскоре выяснилось, что Смеляков написал эти стихи в привычном для последних лет его жизни раздраженном и болезненном состоянии, подогреваемый всевозможным вздором, который нашептывали льнувшие к нему собутыльники вполне определенной ориентации. Придя в себя, он потребовал изъять это стихотворение из готовившейся к изданию книги своих стихов. И вскоре умер. Но стихи уже попали в руки воронцовцев — колосковцев, и они сумели их втиснуть в альманах «Поэзия», не испросив согласия обладателя авторских прав — вдовы поэта.

Итоги этой скандальной истории подвел Константин Симонов: «Те, кому втемяшилось в голову всеми правдами и неправдами напечатать это стихотворение во имя сведения своих окололитературных счетов с женщиной, присутствие которой в поэзии и биографии Маяковского было им поперек души, не остановились ни перед оскорблением памяти Маяковского, ни перед неуважением к последней воле Смелякова...» И добавим к этому, размножили чудовищное обвинение Лили в убийстве поэта тиражом в 600 тысяч экземпляров...

...Лиля существовала теперь как бы в другом измерении. Притерпевшаяся к хуле, осознавшая, что столь сильная ненависть к ней прямо пропорциональна силе любви, связывавшей ее с Маяковским, она жила лишь в кругу своих интересов, делая то, что считала нужным, и не участвуя ни в каких сварах, которые, вопреки мнению Симонова, были вовсе не «окололитературными». Откровенно заявившая о себе уже тогда, но расцветшая пышным цветом в эпоху «демократических свобод», антисемитская вакханалия преследовала одну — главную — цель: насильственно отсечь от Маяковского любимую женщину и ближайших друзей, увы, еврейского происхождения. Лиля расплачивалась и за свои этнические корни, и за то, что фактически ей одной суждено было стать постоянной музой поэта.