Но Сталин считал иначе. В дополнение к тому, что обрушилось на писателей и композиторов, художников и кинематографистов, философов и биологов, не говоря уже о военных, партийцах и госчиновниках, началась всеобъемлющая — массовая и публичная — кампания с гораздо большим замахом.
В январе 1949 года объектом гонений стали «безродные космополиты», то есть, попросту говоря, евреи, сначала объявленные «антипатриотами», а потом сионистами и агентами американского империализма. Статьи соответствующего содержания не сходили со страниц газет. Не надо было обладать даже тонким чутьем Лили, чтобы понять, в каком направлении развиваются события и чего можно от них ждать.
Аресты пошли косяком — исчезали писатели, артисты, ученые еврейского происхождения, Еще годом раньше загадочно погиб в «автомобильной катастрофе» великий актер, режиссер и руководитель Еврейского театра Соломон Михоэлс. Уже тогда, не зная, естественно, никаких подробностей, все понимали, что он убит. Вскоре закрыли и сам театр. Разогнали Еврейский антифашистский комитет, столько сделавший во время войны для помощи фронту и спасения жертв гитлеровского геноцида, арестовали всех его сотрудников и добровольных помощников.
Лиля с ужасом, как и многие в ту пору, раскрывала очередной номер газеты, узнавала от друзей и знакомых о жертвах минувшей ночи. Могла ли она забыть о своем происхождении? Об отце, Урии Кагане, посвятившем всю свою жизнь адвоката борьбе за права гонимых евреев? О муже Осипе Брике? О друзьях еврейского происхождения, томившихся па Лубянке или уже встретивших там последний свой час? Тучи сгущались, но она оставалась верной себе.
Главный «маяковед» страны, утвержденный в этом качестве на самом верху, Виктор Перцов выпустил книгу «Маяковский. Жизнь и творчество», дав в ней официально насаждаемое, ставшее обязательным толкование стихов «лучшего и талантливейшего». Там же была изложена и новая, получившая одобрение идеологического аппарата ЦК трактовка отношений поэта с Бриками и с их сомнительным окружением.
Лиля, сознавая, что ее ответу суждено остаться в архиве до лучших времен, подготовила, однако, рукопись объемом в 350 страниц под условным названием «Анти-Перцов», где фактами и простейшей логикой опровергла его измышления. «Перцов, умоляю вас, — восклицала она в своих заметках, — <...> бросьте писать биографию Маяковского. Вам это не под силу».
При «определенном» повороте событий эта рукопись могла бы только послужить дополнительным подтверждением обоснованности любых обвинений против нее. Впрочем, ни в чем «дополнительном» обвинители тогда не нуждались, достаточно было сигнала сверху, и нашлись бы доказательства для чего угодно. Предстояло жить снова в атмосфере отчаяния и страха, пройти второй раз ужасы 1937 года. Такой была реальность, как бы трудно ни было с этим смириться.
В ту пору одним из наиболее близких ее собеседников стал Константин Симонов. Он был заместителем Фадеева, играл большую роль в различных международных мероприятиях, особенно в рамках созданного Сталиным Движения в защиту мира. На эту, очень ловко придуманную Сталиным, демагогическую пропагандистскую акцию откликнулось много весьма достойных и весьма известных в мире людей. Симонов часто бывал в Париже, служа как бы мостом между нею и Арагонами. От дружбы с Лилей он выигрывал куда больше, чем она от дружбы с ним. Но Лиля великолепно разбиралась в людях — и в Симонове не ошиблась тоже.
Она понимала, что Симонов партийно-литературный функционер, для которого «приказ партии» превыше всего остального. Но она видела и ту раздвоенность, в которой он, человек, несомненно, порядочный и честный, тогда находился. Видела, насколько его вкусы, пристрастия, его личное восприятие оболганного и оплеванного искусства отличаются от того, что он обязан произносить вслух. В конечном счете он — не уровнем таланта, а стилем поведения — очень напоминал ей Арагона. Тот тоже говорил все время не то, что думал, убеждая себя и других в какой-то высшей правоте такого двуличия. С Симоновым Лиля была откровенна «сверх меры», поверив в него и доверившись ему. Он ни разу не обманул ее ожиданий. Тоже разбирался в людях и тоже понимал, с какой личностью его столкнула судьба.
В августе 1952 года после тайного судилища, длившегося более двух месяцев, были казнены руководители Еврейского антифашистского комитета — писатели, артисты и журналисты. Первым в списке обвиняемых и казненных оказался тот самый Соломон Лозовский, который тринадцатью годами раньше имел «душевный» разговор с Лилей по поводу издания сочинений Маяковского.
Читать дальше