Ральф Дутли - Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография

После ареста Мандельштама 2 мая 1938 года Надежда возвратилась из Саматихи в Калинин и забрала находившиеся там рукописи. Чуть позже явились сотрудники НКВД с ордером на арест, но ее уже не было. В первые дни она скрывается в Москве у Николая Харджиева, потом исчезает, поселившись у знакомой в Малоярославце. А потом перебирается в поселок Струнино (восемьдесят километров к северо-востоку от Москвы) и 30 сентября 1938 года оформляется работницей на прядильную фабрику «Октябрь», где обслуживает несколько ткацких станков. Она постоянно наезжает в Москву, пытаясь что-нибудь узнать о судьбе Мандельштама. В справочном окошке НКВД на Кузнецком мосту — «окошке на Софийке» (так называется одна из глав ее «Воспоминаний») — ей удается узнать, что 4 августа Мандельштам был переведен в Бутырскую тюрьму и постановлением ОСО отправлен в лагерь. 22 октября 1938 года она пишет мужу «последнее письмо»:

«Ося, родной, далекий друг! Милый мой, нет слов для этого письма, которое ты, может, никогда не прочтешь. Я пишу его в пространство. Может, ты вернешься, а меня уже не будет. Тогда это будет последняя память.

Осюша — наша детская с тобою жизнь — какое это было счастье. Наши ссоры, наши перебранки, наши игры и наша любовь. […]

Ты помнишь, как мы притаскивали в наши бедные бродячие дома-кибитки наши нищенские пиры? Помнишь, как хорош хлеб, когда он достался чудом и его едят вдвоем? И последняя зима в Воронеже. Наша счастливая нищета и стихи. […] И я запомнила этот день: я ясно до боли поняла, что эта зима, эти дни, эти беды — это лучшее и последнее счастье, которое выпало на нашу долю.

Каждая мысль о тебе. Каждая слеза и каждая улыбка — тебе. Я благословляю каждый день и каждый час нашей горькой жизни, мой друг, мой спутник, мой слепой поводырь…

Мы, как слепые щенята, тыкались друг в друга, и нам было хорошо. И твоя бедная горячешная голова и все безумие, с которым мы прожигали наши дни. Какое это было счастье — и как мы всегда знали, что именно это счастье.

Жизнь долга. Как долго и трудно погибать одному — одной. Для нас ли — неразлучных — эта участь? Мы ли — щенята, дети — ты ли — ангел — ее заслужил? И дальше идет все. Я не знаю ничего. Но я знаю все, и каждый день твой и час, как в бреду, — мне очевиден и ясен.

Ты приходил ко мне каждую ночь во сне, и я все спрашивала, что случилось, и ты не отвечал. […]

Не знаю, где ты. Услышишь ли ты меня. Знаешь ли, как люблю. Я не успела тебе сказать, как я тебя люблю. Я не умею сказать и сейчас. Я только говорю тебе, тебе… Ты всегда со мной, и я — дикая и злая, которая никогда не умела просто заплакать, — я плачу, я плачу, я плачу.

15 декабря 1938 года она получила единственное письмо Мандельштама из лагеря и узнала о месте его пребывания под Владивостоком. 19 января 1939 года, пытаясь изменить судьбу Мандельштама, она пишет еще одно письмо. 7 декабря 1938 года нарком Ежов, главный экзекутор эпохи Большого Террора, был снят со своего поста. Карательный аппарат работал с такой мощностью, что и высшим чинам стало ясно: дальше так продолжаться не может. Советская империя уничтожала саму себя. Преемником Ежова был назначен Лаврентий Берия. Машина массового уничтожения замедлила ход. Число арестов и казней на короткое время уменьшилось, люди на миг вздохнули свободнее. Надежда Мандельштам пыталась использовать эту смену власти. В своем письме к Берии она требует пересмотреть дело своего мужа, причем разоблачает факт беззакония с какой-то безудержной смелостью, ссылаясь на то, что она сама — возможная соучастница «контрреволюционной деятельности» своего мужа или, по крайней мере, свидетельница — не была привлечена к следствию [423] Текст письма см. в кн.: Нерлер П. «С гурьбой и гуртом…» Хроника последнего года жизни О. Э. Мандельштама. С. 61–62. . Ее письмо говорит о невероятном, но в то же время трагическом и безысходном мужестве.

«Жизнь долга. Как долго и трудно погибать одному — одной»

Надежда Мандельштам в Струнино (1938)

В тот момент, когда она писала к Берии, Мандельштам был уже мертв; но она не могла этого знать. Пакет, посланный ею в лагерь, пришел обратно лишь 5 февраля 1939 года с надписью: «За смертью адресата». Горькое совпадение: в тот же самый день в «Литературной газете» публикуется длинный список писателей, награжденных орденами и медалями. Среди орденоносцев — двое старых знакомых. Ставский, просивший в письме к Ежову «решить вопрос» о Мандельштаме, был награжден орденом «Знак почета», а Павленко, заявлявший в приложенном отзыве о профессиональной непригодности Мандельштама, — орденом Ленина. Система никого не награждала понапрасну; в данном случае она почтила двух заслуженных палачей. Говорили, что по время чествования писателей, поощренных сталинским режимом, Александр Фадеев, один из руководителей Союза писателей, услышав о смерти Мандельштама, пролил пьяную слезу и сказал: «Какого мы уничтожили поэта!» [424] Мандельштам Н. Воспоминания. С. 443.