Ральф Дутли - Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография

Тоскуя по Наде, он пишет ей почти ежедневно и поначалу (в письме от 26 декабря 1935 года) отмечает тамбовский «зимний рай, красоту неописанную» (IV, 163). «Живем на высоком берегу реки Цны, — сообщает он в том же письме. — Она широка или кажется широкой, как Волга. Переходит в чернильные синие леса. Мягкость и гармония русской зимы доставляют глубокое наслажденье» (IV, 164). В соответствии с обычным процедурным режимом, предписанным для нервнобольных, Мандельштам ежедневно принимает лечебные ванны и проходит курс электротерапии («электр[изация] позвоночника»).

«Зимний рай […] штрафной батальон»

Мандельштам в тамбовском санатории (конец 1935 года)

Однако упоение русской зимой продолжается недолго. Жизнь в санатории начинает ему казаться нудной. «Эти дни вроде дурного сна, — пишет он жене 1 января 1936 года. — Какой-то штрафной батальон…» (IV, 168). Он проводит еще несколько дней в промежуточном состоянии: между летаргией и нервным возбуждением. Однако измученный плохим питанием, шумом, скукой и тоской по Наде, он уже 5 января возвращается в Воронеж. Для сталинского психиатрического санатория Мандельштам навсегда останется трудным пациентом.

И все-таки он надеется на то, что теперь его положение ссыльного изменится к лучшему. Незадолго до своего отъезда в Тамбов он написал «Заявление Минскому пленуму советских писателей», которое передал в Воронежское отделение Союза писателей. Да и Надежда Яковлевна, отправляясь в Москву, также надеялась вручить копии этого «Заявления» А. С. Щербакову, первому секретарю Союза советских писателей, и Д. А. Марченко, секретарю партбюро ССП. Этот документ до настоящего времени не обнаружен, однако его содержание проясняется из письма Мандельштама к жене от 3 января 1936 года. Речь идет, по всей видимости, о выражении лояльности Партии и Союзу писателей или, по крайней мере, — о заключении временного перемирия. Мандельштам брал на себя обязательство никогда более не возвращаться в Москву, а поселиться в Крыму — в городе Старый Крым. Возможно, он отказывался и от сочинительства «враждебных» политических текстов, но хотел сохранить за собой «свободу передвижений по тому району в целом ». «Без нее — будет ужасно», — добавляет он (IV, 170). Это означало бы изгнание на юг, «тихую» ссылку в любимейшем месте на земле — в Крыму. Однако обращенные к жене слова о том, что после отправки своего «Заявления» он « уже свободен», все же не соответствовали реальности: поэт выдавал желаемое за действительное. Время мягких приговоров и особых условий миновало, промелькнув с невероятной быстротой.

Получил ли Мандельштам официальный ответ, — неизвестно. В Воронеже он вновь погрузился в повседневный быт, включая материальные и медицинские проблемы. Радостным событием в его жизни ссыльного был визит Анны Ахматовой — с 5 по 11 февраля 1936 года. Они без конца разговаривали и читали друг другу стихи. Почти целую неделю Мандельштама вновь овевало дыхание петербургской культуры и живого прошлого. Приезд Ахматовой в Воронеж был вызван его телеграммой, содержавшей намек на то, что он близок к смерти. Едва она появилась, Мандельштам ожил. В дни пребывания Ахматовой он сказал ей, что поэзия — это власть, раз за нее убивают [344] См.: Мандельштам Н. Воспоминания. С. 199–200. . Вскоре после своего возвращения (4 марта 1936 года) Ахматова пишет знаменитое стихотворение «Воронеж»; оно заканчивается словами: «А в комнате опального поэта / Дежурят страх и Муза в свой черед. / И ночь идет, / Которая не ведает рассвета» [345] Ахматова А. Собр. соч. в шести томах. Т. 1. С. 429. .

После беспрерывных раздоров с хозяевами, желавшими избавиться от подозрительного жильца, 13 марта 1936 года Мандельштамы переезжают в другую комнату. Их новый адрес: ул. Ф. Энгельса, дом 13, кв. 39 (в 1991 году здесь установлена мемориальная доска). Новых стихов в этой квартире не пишется, но Мандельштамы завершают работу по составлению стихотворного сборника, известного как «Ватиканский список». Наряду со стихами первой «Воронежской тетради» сюда входят московские стихотворения, изъятые при обыске в мае 1934 года и теперь восстановленные по памяти.

Немало хлопот приносит обоим состояние их здоровья. В начале апреля 1936 года у Надежды Яковлевны обостряется болезнь печени. В просительном письме к ее брату Евгению Хазину Мандельштам описывает отчаянное положение, в котором они оказались: