Вадим Бакатин: Избавление от КГБ

Завтра — 7 января 1992 года. Рождество.

Рождество это радость? По крайней мере это надежда. Должна быть Надежда, должна быть Вера. И они есть. Их надо только найти.

В Москве сегодня очень ветрено. На восьмом этаже через рамы, которые в этом году почему-то не заклеены, свистит со страшной силой. Колышутся шторы. На балконе хлопает пустая картонная коробка. Завтра Рождество. Я сижу за письменным столом. С фотографии мои милые внучки внимательно смотрят на меня. «Ну что, дедуля, опять пишешь?» Опять пишу, опять я «бывший». Бывший председатель бывшего КГБ.

Полгода назад я был примерно в таком же состоянии. Была жара, июнь, открытый балкон. Я заканчивал свою книжку «Освобождение от иллюзий». Первый опыт. Смесь воспоминаний, документов и оптимизма.

Сейчас тем более есть что вспомнить. Но оптимизма на грязных улицах, в пустых магазинах, в бестолковщине «либерализации», во всеобщей апатии и озлобленности не видать. Не могу найти его и в себе. А искать надо.

Пролетел 1991 год. Седьмой год «перестройки», который оказался последним для этой политики, для ее лидера, для его команды. Но думаю, что не правы те, кто считает этот год годом упущенного последнего шанса, когда еще можно было спасти и Союз, и философию реформ Михаила Сергеевича Горбачева.

Таким роковым годом был 1990-й.

Как и многие, я исходил и исхожу из того, что сверхзадача реформирования нашей системы — в переделке ее базиса, то есть экономики. В определении оптимального пути перехода от принудительной сверх-централизованной плановой экономики к свободе предпринимательства. В решении этой суперсложной задачи ключ всех проблем. Все остальное — формы государственного устройства, политические структуры и тому подобное — менее важно. Точнее, важно только в той степени, в какой они подчинены решению ключевой задачи — перехода к рынку.

У нас получилось все наоборот. Как ленивый школьник откладывает самую трудную задачку на завтра, так и мы. В 1990 году по меньшей мере дважды был упущен шанс с гораздо лучшей позиции начать рыночную реформу экономики.

Первый раз — в апреле, когда кабинет Николая Ивановича Лужкова оказался неспособным отбросить идеологические путы ортодоксального коммунизма и предложить программу действительно управляемого перехода к нормальной рыночной экономике.

Второй раз — когда уже Горбачевым была выхолощена известная программа Шаталина — Явлинского «500 дней».

В конце концов трагедия не в том, что какая-то программа была отвергнута или предана. А в том, что наряду с этим все более и более дискредитировалась и впадала в паралич анархии и безвластия старая система «социалистического хозяйствования». Взамен нее ничего не было, кроме пустопорожних разговоров да бурного заполнения вакуума людьми ловкими в игре без правил.

После этого распад экономики пошел с нарастающим ускорением. Делать необходимые шаги становилось все труднее и болезненнее, и никому уже не хотелось этим заниматься. Экономика оказалась неуправляемой. «Спасение» стали искать в политике. Это легче. В повороте к «порядку и сильной руке». Нашли «виновных» демократов.

Если все-таки характеризовать минувший год, то только как год ошибочной, иллюзорной политики. С конца 1990 по август 1991 года предпринимались безуспешные и бессмысленные попытки задавить, запугать весьма еще слабые ростки демократии. Январь — Вильнюс. Февраль — речь Горбачева в Минске. Мартовская глупость с демонстрацией бронетранспортеров, пластиковых щитов и касок перед депутатами российского съезда. Июньское запугивание министрами парламентариев Союза. И наконец кульминация — августовский фарс, приведший эту политику к краху вместе с обвалом политического и идеологического столпа советской системы — КПСС. И поскольку без КПСС нашего партийного государства быть уже не могло, оно тоже рухнуло. Политика силовой реакции потерпела поражение.

А что экономика? Темпы ее роста весь 1991 год стремительно продолжали падать. И в наступившем правовом, политическом, организационном, моральном и идеологическом хаосе 1992 года лидерам нарождающегося Содружества Независимых Государств, теперь уже без центра, без координационных механизмов, все равно придется вернуться к отложенной задачке. Придется доказать, что они ее в состоянии решить. Все вместе или каждый отдельно. Впрочем, «каждый отдельно» — это очередная иллюзия. Если в 1992 году наконец-то появится политика, которая будет подчинена экономике, то есть если политика обретет здравый смысл, то вот здесь и можно будет найти тот оптимизм, без которого нельзя. Тем более в Рождество.