Екатерина Андреева-Бальмонт - Воспоминания

Особенно ценными видятся сведения о рождении стихов Бальмонта, об их внезапном приходе, часто по мелкому, незначительному поводу, например, при взгляде на картину… Мгновенность, сиюминутность их возникновения таковы, что поэт сразу писал набело и позднее никогда не правил своих строк. Если стихотворение его не удовлетворяло, он переписывал его заново, но никаких перестановок слов или редактуры не терпел. Подтверждаются Екатериной Алексеевной и сведения о количестве известных Бальмонту языков, — около двадцати, — предмет насмешек и недоверия к такому серьезному багажу знания со стороны многих его современников.

В «Воспоминаниях» нет и «хрестоматийного глянца», который охотно ложится на портреты известных личностей. Екатерина Алексеевна описывает разные стороны жизни Бальмонта, как привлекательные, так и неприглядные черты его натуры, например, детскость его восприятия мира, непосредственность, мягкость, отзывчивость и доброту к людям, или напротив, пристрастие к вину, порой недостаток самообладания… Не скрывает и не сглаживает она и острых углов семейной жизни с поэтом. Но о своей сопернице Елене Цветковской сообщает лестные, привлекательные сведения, отмечая, например, особую выразительность ее лица, типом которого восхищались художники в Париже. Скорее сочувствие, чем осуждение, слышится в словах Екатерины Алексеевны о том, что «надо было иметь такую необычайную силу любви, как у Елены, чтобы выносить эту жизнь», — имеются в виду последние, одинокие, самые трудные годы их жизни в оккупированном немцами Париже.

Проявления благородства и чистосердечия Екатерины Алексеевны Андреевой-Бальмонт среди женских мемуаров уникальны. Наблюдавший семейную жизнь Бальмонта Александр Бенуа с большим уважением и сочувствием называет Екатерину Алексеевну «изящной, чрезвычайно бонтонной, очень культурной и очень приятной» женщиной. У Бальмонта же он отмечает иные и совершенно противоположные черты. «Бальмонт, — пишет Бенуа, — никогда(подчеркнуто автором цитаты. — Л. Ш .) не бывал естественным». Бенуа тонко уловил контраст: гармоничный, тяготеющий к естественному проявлению уклад жизни и характер Екатерины Алексеевны и противоположные наклонности Бальмонта — тяга к экзотическому, изысканному, к элегантному «образу поэта»…

Бальмонту нужна была постоянная упоенность блеском искусства, поэзии. Для высекания ее искры он объездил самые далекие и самые «загадочные» уголки земного шара, меняя впечатления: после Африки ехал в русскую провинцию, из Японии — в Париж… Смена неожиданных, необычных ощущений волновала его, вызывала прилив поэтической энергии. Жизнь его, увлечения подчинялись изысканным эстетическим поискам, поэзия и искусство стояли превыше всего, в том числе и вопросов веры. «…Я был в нашей церкви и думал о тебе, — пишет он Екатерине Алексеевне. — Я люблю службу Вербной субботы и фигуры молящихся с ветками вербы в руках. Если бы такого элемента было больше в христианском богослужении, я более чувствовал бы себя христианином…»

А когда в письмах к нему Екатерины Алексеевны встречались следы упреков по этим важным — все более важным для нее с возрастом — вопросам веры, поэт с искренностью отвечал: «Ты, Катя, не совсем верно поняла мои слова о том, что я не христианин. Ведь я многогранный, ты это знаешь. И во мне совмещаются христианин и не-христианин…»

Не потому ли начался раскол их семьи, вызванный причиной, казалось бы, иного рода, но связанный и с более глубокими корнями, чем просто непонимание двумя людьми друг друга. Сначала он был бурным, трещина не исчезала, а стала со временем более скрытой, постороннему взгляду как бы невидимой… И вот с 1920 года, когда Бальмонт вместе с Еленой Цветковской уехал в Париж, а Екатерина Алексеевна осталась в России, они более не виделись.

Продолжали приходить письма, пока была возможность, Бальмонт высылал и посылки, и деньги. Но занавес опускался все плотнее, и с 1933 года наступило молчание. Последнее известие о Бальмонте — о его смерти, наступившей в 1942 году, — пришло лишь в 1944 году. Еще позднее Екатерина Алексеевна узнала о последних годах жизни Бальмонта во Франции, годах одиночества, забвения, денежной нужды, болезни, больниц. Некогда громкая, его поэтическая слава была забыта. С русской эмиграцией он не ужился, а французам во время фашистской оккупации было не до русских стихов.

Екатерина Алексеевна Андреева-Бальмонт провела свои последние годы в Москве, где жили ее дочь Нина Константиновна Бальмонт-Бруни, внуки: Иван Бруни — художник, Нина Киселева — врач, Василий Бруни — геолог, Марьяна Бруни — дизайнер. Еще один внук, Лаврентий, погиб на войне. Екатерина Алексеевна с увлечением писала воспоминания, послушать которые собирались и близкие люди, и филологи, и любители культуры, искусства, литературы. И все, знавшие Екатерину Алексеевну, не могли ею не восхищаться, не запомнить ее величественной осанки и открытого взгляда, общей атмосферы «чистоты и духа добра» вокруг нее.