Екатерина Мещерская - Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской

Зима уже наступала, и на окаменевшую землю и на застывшие лужи летели первые снежинки.

Я подошла к окну столовой: милый, знакомый вид! Вот каре крокетного поля, полузаросшего теперь мертвой пожелтевшей травой, а там, за ним, — плотная стена мощных столетних сосен с ржаво-рыжими стволами. Сейчас их вершины, раскачиваемые порывами ветра, склонялись то в одну, то в другую сторону, и мне казалось, что они кивают мне и радушно шепчут: «Добро пожаловать! Добро пожаловать!» — и вместе с тем предостерегают: «Зачем вы приехали? И зачем вы только приехали?..» Сердце мое больно сжалось. Чувство затравленного зверя теперь уже никогда не покидало меня. Я отошла от окна, взбежала по лестнице на второй этаж. Войдя в гостиную, подошла к любимому мною «Блютнеру», подняла крышку. Клавиши были холодны. Я нажала их. Послышался знакомый мягкий, поющий, чуть вибрирующий звук, характерный звук, присущий только «Блютнеру». Я села и начала играть первое, что пришло мне на ум.

Это была «Весна» Грига. Вячеслав любил слушать меня, развалясь на диване с книгой, я вспомнила, что это была его любимая пьеса. Что бы я ни играла, он неизменно просил меня исполнить ее на прощание.

На лестнице послышались быстрые и легкие шаги мамы. Она вошла бледная, изумленная и гневно взглянула на меня. Я быстро встала и опустила крышку клавиатуры. Ничего не сказав, мама вышла…

Однажды вечером, боясь быть узнанной и закутавшись от любопытных взоров в пуховый платок, к нам пришла сама Владыкина. Она узнала о нашем приезде от Натальи Александровны. После первых слов приветствия она сказала:

— Нет худа без добра! Если бы я устроила вас на службу в больницу, то вам бы там долго прослужить не дали. Я бы и сама из-за вас лишилась места главного врача. Не знаю, как вы будете жить? Идет физическое уничтожение таких, как вы…

— Ничего! Бог поможет! — сказала мама. — Нам бы как-нибудь пережить зиму, а там вскопаем огород, посадим картофель, капусту, овощи.

На помощь нам пришли крестьяне.

Сами мужики, очевидно, считали неудобным приходить к нам в гости, но их жены и их матери навещали нас, не стесняясь, и каждая из них что-нибудь приносила. Это была или крынка топленого, душистого молока, или несколько яиц в чистеньком узелке, а иногда кусочек свинины или баранины. Хлеба, конечно, ни у кого не было, но эта теплая забота трогала до слез. Легко ли было в годы голода, зарезав овцу или свинью, отнять у своей многодетной семьи кусок мяса для нас, совершенно чужих им людей? Да еще если учесть к тому же ту ненависть и злобу, которую в те годы разжигали на митингах и на страницах печати против людей нашего класса…

Приносивших нельзя было отпустить домой с пустыми руками. И мама взамен стала расплачиваться вещами. Правда, их оказалось уже не так много. Наталья Александровна сохранила только внешнее убранство комнат. Шифоньерки же и комоды уже давным-давно были ею опустошены. Часть вещей она сама выменяла на продукты, остальную часть использовала для своей семьи; так, из огромных, тонкого полотна скатертей (на 25 персон и больше) она нашила своей семье наволочек, полотенец и простынь. Одежда в гардеробах тоже была ею перешита на себя и на дочерей.

Наталья Александровна очень радушно встретила маму, обе были рады увидеть друг друга, и мы зажили одним общим хозяйством. То, что приносили нам крестьяне, мама готовила на всех пятерых. Мы раздобыли в заброшенных сараях колун и топор. Наш бывший кузнец (крестьянин Петровского) нам их отлично отчистил и наточил. Оставалось только научиться колоть и рубить дрова. Нашими наставницами в этом деле бывала то та, то другая приходившая к нам крестьянка. Я радовалась тому, что моя жизнь вновь соединилась с Валей, которую я считала своей младшей сестренкой и с которой была связана вся моя жизнь с первого дня рождения. Мы с ней дружно убирали комнаты двух этажей, носили воду, дрова и помогали своим матерям по хозяйству.

В те дни нашей волшебной комнате, которой Вячеслав дал имя «Шехеразады» и которая была творением его рук и его фантазии, выпало на долю сыграть в нашей судьбе еще и другую роль, помимо той, к которой она предназначалась при своем рождении.

А предназначалась она для «неги, для сладостных утех и для святочных рассказов», как любил говаривать все тот же неуемный фантазер Вячеслав. Он остановил свой выбор именно на этой комнате из-за ее причудливой формы и потому, что тут был камин. Комната утопала в коврах. В углу стояла статуя Венеры Медицейской, перед которой возвышался треножник со старинной резной курильницей. Подальше, прямо на полу, — большая ваза — золотой дракон — для переписки в новогоднюю ночь.