Андрей Танасейчук: Лафкадио Хирн — космополит по рождению

Увлечение жанром «страшного рассказа» состоялось во многом благодаря творческому опыту предшественника. Рассказы «о привидениях» тогда в Америке писали многие. Но у Хирна была своя цель — не развлечь читателя, «пощекотав» ему нервы, а заставить ощутить, что жизнь не сводится исключительно к погоне за деньгами, но полна таинственного, загадочного и прекрасного. Хотя его рассказы заметил и стал публиковать один из ведущих американских журналов того времени, Хирн отчетливо понимал, что в Америке они не нужны. Этим обстоятельством объясняется и предпринятая им в это время попытка самоубийства.

Приглашение поработать в Японии в качестве университетского преподавателя английского языка и литературы оказалось выходом из глубокого кризиса, в котором пребывал писатель.

В Японию Хирн переехал весной 1890 года и до конца дней, безвыездно, — лишь, время от времени меняя японские адреса, жил в Стране Восходящего Солнца. Хирн был космополитом, любой дом был для него равно чужим — так повелось с младенчества. Может быть, поэтому переезд из «неформальной» Америки в предельно ритуализированную Японию дался ему так легко. Здесь он преподавал в различных университетах и преуспел в этом. Вершиной его карьеры стал пост профессора английской литературы в Токийском императорском университете.

Похоже, он с самого начала знал, что приехал в Японию не в гости, а навсегда. Будучи преподавателем, он одновременно и сам был студентом, изучая язык, впитывая обычаи и культуру, дух Японии. Он вжился в эту действительность. Принял японское подданство, женился, взял японское имя — теперь его стали звать Якумо Коидзуми. Здесь началась подлинная литературная жизнь Хирна. Он писал не для денег, а для удовольствия. Впитав японский мистицизм, избрал для себя традиционный японский жанр — волшебную сказку о привидениях и злых духах. Такие истории сочиняли в Средние века, сочиняли их и современники Коидзуми. Он писал по-английски, и его аудитория была совсем невелика — читатели единственной в Японии англоязычной газеты, большей частью такие же экспатрианты, не вписавшиеся в западную жизнь, как и он сам.

Без сожаления в свое время отвергнув Хирна, Запад вновь открыл его в начале ХХ века. Приближалась русско-японская война, и европейская цивилизация терялась в догадках в попытке понять, что такое Япония и чего ожидать от нее. Сочинения Хирна, казалось, могли дать искомый ответ. Его переводили и публиковали повсеместно, в том числе, и в России. Но война, в преддверии которой писатель скоропостижно скончался от сердечного приступа, отгремела, а вместе с ней в Европе забыли и его странные рассказы. Теперь, спустя ровно сто лет после смерти, Лафкадио Хирн занимает прочное и видное место в истории мировой литературы. Настала пора вернуть его и русскоязычному читателю.