Привычка к труду — ежедневному, обязательному, не превращающемуся в муку и тягость для себя и для окружающих, — разумеется, нисколько не заменяет других необходимых человеку качеств. «Есть зуд труда, и он у нас в крови…»
Этот «зуд» не возмещает отсутствия таланта или достойной цели, доброты и живой способности к состраданию — словом, он не в силах заполнить никаких пустот в человеческой личности.
Недаром молодые люди нашего времени гораздо чаще, чем их ровесники двадцатых и тридцатых годов, остаются холодными к джеклондоновскому герою, с неподражаемым упорством идущему к своей цели. Напористость, энергия, даже личное мужество — все это меркнет, едва лишь цели такого героя расходятся с собственным представлением читателя об истинных и ложных ценностях. И это не удивительно: катастрофические события середины XX века сделали для всех очевидной ту истину, что чем больше природных сил, самообладания и упорства отпущено человеку, движущемуся к недоброй цели, тем более гибельной музыкой звучит для окружающих треск сучьев под его ногами.
Но заметен сейчас и другой процесс — побочное, не совсем законное следствие первого. Все чаще мы видим — затягиваются надолго поиски достойной цели, которая оправдала бы в глазах молодого человека ежедневные, обременительные для него усилия. Человек не подгоняет себя, он не спешит осуществиться. Это не значит, что время идет впустую — он многое видит, узнает, размышляет; он знает радость общения с друзьями; он живет. Но не нужно слишком приглядываться, чтобы увидеть — он осторожничает. Он боится ошибки — не потратится ли он зря? Не переоценит ли впоследствии ту цель, ради которой сидел ночами, недосыпал, отнимал у своей молодости ее законные права?.. Не покажется ли эта цена непомерной? Но так устроена жизнь, что один и тот же — и лучший — возраст дается человеку на многие дела сразу. Одна молодость дана человеку на все — на любовь, на рождение детей и на самые напряженные усилия в избранном деле. И что приобретено в молодости, остается человеку надолго. И потому опасно слишком осторожничать. Приходит момент — цель, наконец, найдена, а движение к ней становится мукой. Оказывается, теперь уже не хватает одного — той самой обыкновенной привычки к ежедневному труду, которая не дается враз и далеко не всегда обретается одновременно с осознанием своего истинного предназначения. Оказывается, что-то уже окостенело в человеке и он не пригоден уже для выполнения самой подходящей ему жизненной цели.
Но что уж совершенно бесспорно и многократно проверено на печальных и поучительных примерах впустую растраченных возможностей — так это то, что привычка эта, если, по несчастному стечению обстоятельств, не была она выработана в молодости, ничем на свете не может быть заменена и отсутствие ее никоим образом не может быть восполнено!..
В этом же году Капиев переезжает в Махачкалу — в поисках службы, хотя бы отчасти соприкасающейся с выполнением его собственных планов.
Он пришел в редакцию газеты «Ленинский путь», выходившей на кумыкском языке. Здесь пригодится рассказ очевидца, работавшего рядом с Капиевым. «С мечтой о литературе двадцатидвухлетний Эффенди Капиев и появился в газете, где я уже более близко и узнал его. Он появился в редакции собранный, настороженный — ждет ли его здесь то, о чем мечталось еще в школьные годы?.. Настороженность, которую можно было отметить в Капиеве при первом появлении в редакции, исчезла уже во второй день. Удивительно быстро он умел обживаться и сразу входить в сущность той работы, за которую брался. Дня через три я слышал, как он настойчиво убеждал редактора: «Магарам, мне обязательно надо научиться хорошо, очень хорошо писать. Я прошу — пусть работы будет много, но сделай так, чтобы мне побольше видеть и знать».
Разъездной корреспондент был для газеты недоступной роскошью, и, как пишет А. Назаревич, «побольше видеть новому литсотруднику удавалось не часто. Зато работы было вдоволь. Эффенди собирал материал, писал, правил… В газете Эффенди стал не только литературным работником, но и первым в Дагестане карикатуристом.
Вечерами, после сдачи газеты, Эффенди заходил иногда в клуб профсоюза печатников. Подвижными, постоянно почему-то чуть согнутыми в концах пальцами он энергично перебирал пожелтевшие клавиши, и вокруг старенького пианино сразу собирался тесный круг рабочих…
По ночам русская и кумыкская газета верстались в типографии на холодных чугунных талерах рядом, и мне иногда доводилось дежурить вместе с Капиевым. Летом дежурные на время, пока метранпаж колдовал над очередной полосой, выскакивали в закрытый маленький дворик с молодыми топольками. Капиев бросался на уже выгоревшую траву…
Читать дальше