Павел Дарманский - Побег из тьмы

Я не знаю, есть ли что-либо более трудное и невыносимое, чем душевный разлад, чем сознание, что служишь делу, которое не только отвергнуто разумом и сердцем, но и которое наносит вред обществу? Как нужна была мне моральная поддержка, товарищеское участие! И я нашел эту поддержку вне церковного мира. Я написал давно порвавшему с религией Е. Дулуману, члену Киевского общества по распространению политических и научных знаний. Писал, и не верилось, что он захочет связываться со служителем культа. Но опасения были напрасны. Он ответил теплым письмом, и между нами вновь завязалась регулярная переписка.

20 июля 1957 года меня вызвали в епархиальное управление и сообщили, что я включен в состав группы от ленинградских церквей на VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве для встречи с молодыми христианами — участниками фестиваля. Перед отъездом в Москву в актовом зале духовной академии нас собрали на инструктаж. Среди других был задан вопрос: как правильно ответить гостям, если они спросят, как мы, богословы, относимся к учению марксизма-ленинизма? И профессор академии Л. Н. Парийский без обиняков заявил с кафедры:

— Отвечайте так, как оно есть на самом деле: учение марксизма-ленинизма мы отрицаем, ибо оно противоречит церковному учению о мире, человеке и религии.

Встреча с молодыми христианами состоялась в г. Загорске (под Москвой) в Троице-Сергиевской лавре, где помещается Московская духовная академия. Эта встреча лишний раз засвидетельствовала, что религия не может быть объединяющим началом для народов и что до настоящего времени она разобщает людей. Чувствовалось единство, когда речь шла о братстве, мире и дружбе. Но как только начались разговоры о вере, о боге, о догматах, сразу же произошло разделение на православных, католиков, лютеран, англикан, баптистов и т. п.

Здесь же на фестивале я встретился с Е. Дулуманом, которого предварительно известил телеграммой, что буду в Москве. Несколько откровенных бесед с ним очень помогли мне. Очень трудно было вытряхнуть из сознания остатки религиозной, страшно липкой трухи. Кое-что еще удерживало меня от решительного шага. Например, временами тяготела надо мной идея бога (не библейского, нет, а какого-то непонятного, вселенского духа); долгое время жаль было расставаться с основной религиозной идеей о вечности и бессмертии человеческого духа; не мог согласиться с теми, кто чернил образ Христа (хотя и знал уже, что это образ неисторический); казалось непонятным, почему в школах учащихся знакомят с мифами Греции, Рима, а с библейскими мифами — нет. И Е. Дулуман в своих письмах терпеливо и убедительно разъяснял мне, умно и понятно отвечал на задаваемые вопросы.

О моей переписке и встрече с Дулуманом на фестивале стало известно в епархиальном управлении. Меня вызвали туда. Секретарь митрополита протоиерей С. Румянцев расспрашивал меня о Дулумане, а затем и о моей переписке с ним.

То ли в наказание, то ли для испытания меня командировали на две недели в глухой хутор Зажупанье Осьминского района, находящийся в 70 км от железной дороги. Была осень, ежедневно шли дожди. Сообщение с хутором затруднилось. Весь в грязи, измученный, через двое суток я добрался до хутора, где в Михайловской церквушке (священника там не было уже с год) я должен был совершать требы и богослужение. На службе присутствовало пять-десять старух и столько же детишек, а иногда, кроме меня, сторожа и старостихи, никого не было. Я чувствовал себя как в ссылке. Тоска, снедающая тоска не оставляла меня с раннего утра и до поздней ночи. Жил один в большом пустом церковном доме. Ночью было жутко.

— Как вы смотрите на то, что священники жили раньше и теперь живут богато, роскошно, не как миряне? — спросил я Как-то Иустинию Ивановну, старостиху Зажупанской церкви.

— На то они и батюшки, чтобы лучше нас, мирян, жить, — ответила она.

«О святая простота!» — подумал я, и мне стало жаль ее, жаль доверчивых простых людей. А сколько есть их на свете, таких простецов! Они верят, что духовенство в самом деле верит в бога, не подозревая, что священнослужители в абсолютном большинстве только притворяются верующими. Ризы, мантии, рясы, кресты, бороды, длинные волосы и богословствование — это лишь ширма, за которой они скрывают свое подлинное лицо. Да ведь попам-то невыгодно обнаруживать свое неверие, как не выгодно это было и князьям, и царям, и буржуям, которые считали, что «религию нужно сохранить для народа», ибо видели в ней узду, а не что-то божественное. Попы молятся напоказ, для людей — этим ведь живут. А на самом деле они, в основном, — рясоносные безбожники. Посмотрите, как большинство из них ведет себя в алтаре, послушайте, о чем говорят, какие рассказывают анекдоты. Конечно, нет правил без исключений: порядочный священник, искренне заблуждающийся, является именно исключением в церковном мире.