Йозеф Оллерберг: Я - снайпер Рейха

После этого мы должны были ждать, сидя на краю дороги. До конца дня все мужчины призывного возраста, двигавшиеся по этой дороге, останавливались и обыскивались. После чего им приказывали присоединиться к остальным дожидавшимся своей участи. Вечером всем задержанным, которых теперь было уже более сотни, приказали залезать в грузовики, которые повезли нас обратно на железнодорожную станцию в Линце. Там нас затолкали в вагоны для перевозки скота. В ту же ночь мы были доставлены в фильтрационный лагерь под Мауэркирхеном. Десятки тысяч бывших солдат Вермахта были собраны там под открытым небом. Но американцы вскоре осознали, что не смогут обеспечивать питанием такую огромную массу людей. Поэтому всего два дня спустя они начали отпускать раненых, которые могли идти. В этой неразберихе я и фотограф, утверждавший, что мы все трое из одной деревни, были отпущены вместе с раненым художником, чтобы мы могли оказывать ему помощь в пути.

Из Мауэркирхена нас на грузовике довезли до Гармиш-Партенкирхена и высадили на железнодорожной станции. Мы были свободны! Мы снова могли сами распоряжаться собственными жизнями, даже если еще не до конца это осознавали. Нашей первой задачей было поместить художника в госпиталь. Сделав это, мы собрались отправляться домой. Мы увидели, как от станции отходил переполненный поезд: люди сидели даже на крышах вагонов и стояли на подножках. Я вглядывался в состав, не веря своим глазам. На крыше последнего вагона сидел Викинг! Он тоже потерял дар речи. Мы узнали друг друга абсолютно одновременно. Викинг помахал мне и, приложив правую руку к своей кепке (на которой, что удивительно, по-прежнему красовалась кокарда с эдельвейсом), в последний раз по-военному поприветствовал меня. Инстинктивно я сделал то же самое и продолжал смотреть на поезд, пока тот не исчез из поля зрения. Мне больше никогда не было суждено встретиться с Викингом, но я не позабыл его.

Через несколько часов я стоял около родительского дома в небольшой деревеньке под Миттенваль-дом. Все дома вокруг выглядели настолько тихими и спокойными, что, казалось, они проспали всю войну. Было 5 июня 1945 года. Йозеф Оллерберг прошел через ад и уцелел, оставшись практически невредимым. Невредимым в физическом плане. Но мое сердце стало израненным и огрубевшим. Пережитая мной война навсегда осталась со мной.

За горами забрезжили первые лучи рассвета. Я пришел в себя от тяжелых воспоминаний и вдруг осознал, что сжимаю указательный палец своей правой руки. Тот самый палец, который принес смерть такому огромному количеству врагов. Я стал задавать себе вопросы, которые задавал много раз прежде. Было ли правильным делать то, что сделал я? Был ли у меня какой-то другой выбор в тех обстоятельствах? Была ли какая-нибудь разница между моей собственной борьбой за выживание и такой же борьбой со стороны убитых мною врагов, которые оказались в такой же ситуации и подчинялись тем же беспощадным законам войны? Это были вопросы, на которые младшему капралу никогда не суждено найти ответов. У рядовых пехотинцев не было выбора. Им оставалось только либо сражаться, либо погибнуть.

Я вдруг почувствовал прохладу утреннего воздуха. Я вернулся в свою постель и решил попробовать хоть ненадолго заснуть. Я лежал, а в моей голове крутились стихи, написанные кем-то из моих безызвестных товарищей на обратной стороне листка с донесением:

«У этих бойцов на форме

Черный орел с желтым клювом,

У этих бойцов на лицах

Морщины лет в двадцать неполных.

Но эти бойцы не из тех,

Кто распускает слюни.

Пожимая друг другу руки,

Они остаются безмолвны.

Вернувшись с войны, другие

За чаркой хмельною станут

Рассказывать, привирая,

Как бились с противником злым.

Но тот, кто с винтовкой снайперской

Свой долг выполнял неустанно,

Не скажет и лучшему другу

О том, что навеки с ним.

У этих бойцов на форме

Черный орел с клювом желтым.

Их не страшит Судный день.

Судный день свой они пережили.

Они видели ад на Земле,

Дыханьем войны обожженной.

Они просто служили Родине —

Как могли, как их научили».

Один из самых массовых видов германского стрелкового оружия, состоявший на вооружении практически всех частей Вермахта в годы войны. — Прим. пер.

Этот знак в армии Вермахта существовал в трех степенях: черный — за одно ранение; серебряный — за несколько ранений; золотой — за пять и более ранений, а также за ранение, которое привело к полной недееспособности или утрате мужского достоинства. — Прим. пер.